отвергли западных радетелей благополучия, третьи скрывали подобные случаи и по возможности «прятались от света», а четвертые могли попасться на крючок.
В середине 70-х годов в очередной раз была запущена «утка» о том, что американские спецслужбы якобы 80 % конфиденциальной информации «вытягивают» из открытых источников — газет, журналов, брошюр. Мода есть мода. Увлеклись этой идеей и в СССР. Росли объёмы, наработок в информации, шедшей на самый «верх». У специалистов возникал вопрос: если в ведущих странах Запада существует жесткая цензура на публикации режимной информации, то всё, что поглощает институт, может оказаться для советского руководства дезинформацией, отредактированной западными спецслужбами.
Стороженко и его коллеги на совещаниях били тревогу. Их поддерживал начальник подразделения подполковник Н. Петриченко. Он мог постоять за подчиненного, за правду. Терпеть не мог лодырей и блюдолизов, зато к трудягам относился предельно внимательно, активно продвигал их по службе. Стороженко считал за счастье, когда тот вызывал его к себе. Минуты общения с человеком большой души и интеллекта вдохновляли. Для Николая это был второй Деев.
На всю жизнь запомнился случай, ставший и укором, и уроком. Дело в том, что вышестоящее начальство в угоду партийным директивам перед очередным партсъездом потребовало от оперсостава усиления профилактической работы с лицами, высказывавшими так называемые «нездоровые политические суждения». Петриченко критически относился к таким нововведениям, усматривая в них элементы перерождения военной контрразведки в охранку. Как-то Стороженко попутал бес. Получив материалы о том, что одна из машинисток в кругу сослуживцев в резкой форме критиковала Брежнева и его «серого кардинала» Суслова, он доложил об этом начальнику. Петриченко с вниманием, как это делал обычно, выслушал, а потом тихо сказал:
— Товарищ капитан, представьте на мгновение, что этой женщиной была бы ваша мать или жена. Как бы вы поступили? Разве неправда, что зарплаты в семьдесят рэ хватает только на худой прокорм. А как быть со всем остальным? Я думаю, машинистка имела право, моральное право, высказать свое мнение по поводу условий жизни. Давайте договоримся: больше подобных материалов не докладывайте. Не мелочитесь, не надо, вы же рождены для честной и чистой работы, — у вас это получается. Занимайтесь своим де-е-лом, — последнее слово он растянул для акцента и, улыбнувшись, крепко пожал руку: — И, пожалуйста, не обижайся.
Офицеры В. Коновалов, С. Безрученков, Н. Кожуханцев, А. Моляков, А. Семин, А. Вдовий, А. Золотухин, В. Перец и другие, окружавшие Стороженко в период становления его на новом месте, были исключительно порядочными людьми. Эти парни отличались высоким профессионализмом и искренне верили в победу добра над злом, свято любили Родину. Но были и такие, кто рос по службе с помощью «телефонного права» и «отцовских лифтов». Росли и бесхребетные тихони. В отделении Петриченко таких не было, там трудились «шахтеры» военной контрразведки.
В курилках офицеры часто спорили: органы госбезопасности — это вооруженный отряд партии или нет?
— Какой мы боевой отряд, — однажды в сердцах брякнул один из сослуживцев. — Мы должны быть ответственными не перед партийным чиновничеством, а перед народными депутатами, перед Верховным Советом.
О роли засилья партчиновников в органах безопасности, порой мешающих объективности и росту профессионализма, честно сказал в своей небольшой, но яркой книге «Записки контрразведчика» генерал-майор В. Удилов, бывший заместитель начальника управления КГБ СССР по линии контрразведки, с которым. Стороженко пришлось общаться, по службе. Вот его слова: «Обстановка в госбезопасности не изменилась даже во времена „хрущевской оттепели“. Наоборот! Партийная элита решила покрепче привязать к себе этот грозный орган. На руководящие посты, теперь уже КГБ, назначались партийные и комсомольские деятели… за ними тянулись десятки партийных и комсомольских работников рангом пониже на должности заместителей или начальников управлений. Они создавали угодный партийной верхушке режим и, в конце концов, добились того, что в Положении об органах госбезопасности говорилось: „КГБ — это инструмент КПСС“. Во времена Брежнева вместо поиска кадров по деловым качествам возобладал принцип подбора по родственным связям и личной преданности. Видимо, так было надежней!»
И дальше он утверждает, что в органах КГБ, особенно во внешней разведке, собралось сынков именитых отцов видимо-невидимо!.. Что же делали в это время руководители и сотрудники КГБ — чистые профессионалы? Тех, кто критически оценивал обстановку и имел собственное мнение, под различными предлогами, подчас надуманными, увольняли с работы. Другая часть сотрудников, видя все эти перекосы, как только могла, потихоньку противилась им, а третьи приспосабливались и росли. Росли незаслуженно, потому что для многих таких «и шапка не по Сеньке» была. Это отражалось на качестве работы.
Выходя как-то от секретаря-машинистки, Стороженко в коридоре случайно столкнулся с начальником отделения. Петриченко пригласил в кабинет.
— Садись, в ногах правды нет. Ну как, институт не надоел?
— Нет, что вы! Коллектив нравится, отношения с командованием — норма. Работается легко. Аппарат свой сколотил. Идет отдача. Может, и шпиона найду, — коротенькими фразами «отстреливался» подчиненный.
— Тебе надо расти. Принимай информационное подразделение ГРУ. Ты уже пообтерся среди информатики. Эта же работа связана с большими секретами, а значит велика вероятность выхода на шпиона.
— Я даже не знаю, как быть. Так неожиданно…
— Все перемещения на нашей службе неожиданные.
— Справлюсь ли? Там полно генералов, а я привык…
Договорить начальник отделения не дал:
— Адаптировался ведь к ученым, привыкнешь и к широким лампасам. Главное, не робей перед их важным видом. Они такие же, как и все. Это вчерашние твои артиллеристы и мотострелки, которые преуспели в армейской карьере. Языковая подготовка, правда, у них высокая. Некоторые владеют несколькими иностранными языками.
Объект оказался намного сложнее, чем полагал капитан. Делового взаимодействия между руководителями военной разведки и контрразведки в то время не было из-за капризности начальства. Руководители ГРУ нередко скрывали факты вербовочных подходов спецслужб противника к отдельным офицерам ГРУ за рубежом, вынуждая чекистов действовать параллельно. На это уходило много времени, сил и средств. Руководство военной контрразведки КГБ смотрело на ГРУ свысока, не желало тесно общаться с его начальством, которое платило коллегам той же монетой. А вот рядовые оперативники с той и другой стороны понимали, что гордыня мешает общему государственному делу.
Чекисты получали всё новые и новые данные об активизации работы ЦРУ и разведок стран НАТО по отношению к личному составу ГРУ за рубежом. Дела оперативного учета росли, как грибы. Почти у каждого работника второго отделения в производстве были сигналы, дела оперативных проверок (ДОП), у некоторых дела оперативных разработок (ДОР), у каждого более двух десятков негласных помощников и такое же примерно количество доверенных лиц, работа с которыми требовала полной самоотдачи.
В своей основе сотрудники второго отделения 1-го отдела 3-го Главного управления КГБ представляли собой золотой фонд чекистского корпуса. Это была кузница профессионалов — охотников за шпионами, а ГРУ для них представляло ту «десятку», куда целился противник. Оперативники, работающие в ГРУ, активно взаимодействовали и с подразделением внешней контрразведки КГБ, которым в то время руководил разрекламированный и обласканный «демократами» первой волны конфликтный генерал О. Калугин. Кстати, сегодня Калугин в США — сбежал и торгует там, как коробейник-офеня, секретами.
Как-то Стороженко зашел на доклад к Петриченко и неожиданно стал свидетелем его резкого разговора по телефону с каким-то генералом. Как потом выяснилось, это был Калугин. Разговор шел об использовании негласных источников за рубежом. Петриченко слушал спокойно, но потом заволновался и стал говорить резко:
— Вы почему поганите людей? Кто вам дал право нарушать принципы конспирации? С вашими
