Как обнял он Марину — эх! как понеслись они! Марина вся в огне, а он ее обнял, к себе прижал, по воздуху несет. В огне и Ясек.
Позвали есть.
Была уже поздняя ночь. Вышел Ясек в поле отдохнуть; он устал играть, да это еще ничего: сердце у него разрывалось от грусти, от ревности, от боли, от гнева. Он играл, играл так, что со смычка волосы так и сыпались, а тот прижимал ее, а тот носил, а тот льнул к ней грудью! Эх! тысяча чертей и одна ведьма!
Идет он около маленькой избушки и слышит за стеной шёпот:
— Ты должна!
Говорил это мужчина. А другой голос тоже шёпотом ему отвечал:
— Не должна!
Это был женский голос.
— Должна!
— Нет, не должна!
— Нет, должна!
Улыбнулся Ясек, отошел, походил с полчаса по полю и вернулся на свадьбу. Смотрит: ни Марины, ни Мацка нет. Его и в жар и в холод бросило. Выбежал он из сеней, хвать камень из под ног, сжал его в кулаке и вдруг встретил Марину. Узнал ее, — свет из окон падал.
— Где была!? — спрашивает ее Ясек и заступает ей дорогу.
Вздрогнула Марина, остановилась, потом хотела идти дальше, но не ответила.
Но Ясек уже не уступал. Схватил ее за руку, сжал, уставился на нее.
— Где была!? Говори!
Рванулась Марина, сморщила брови, так что они сошлись у нее на лбу, но потом оставила руку в его руке и ласково сказала ему.
— Пусти меня, Ясек, что с тобой? Что ты мне дорогу загораживаешь, как разбойник, я ведь знаю, что ты любишь меня. Ну, так я тебе скажу, где была. Ходила домой, башмаки переменить; новые ногу мне жали.
— А не была в избе?
— В какой избе?!
— Да там, у сада!
— В дядиной?
— Ну, да!
— Нет!
Сжала зубы, снова наморщила брови. Испугался Ясек, что может рассердить ее. Пустил ее руку и не сказал ни слова. Вошли в избу; она впереди, он за ней.
Он уже сидел у стены, уж играл, когда снова увидел Марину в толпе. Она была бледна и не танцевала.
— Отчего не танцуешь? — спросил он, когда она оказалась близ него.
— Нога у меня болит. Наступили на нее.
А Мацек бросил ему три монеты на скрипку, запел горскую песенку и стал плясать с молодой.
Ясек играет так, что струны скрипят, тот поет, Марина не танцует, стоит вся бледная у стены… Хочется Яську бросить скрипку о землю, вскочить, схватить Мацка за горло… А, может быть, и не они там были, мало ли девок, мало ли парней разбежалось, когда стали ужинать… И звенит, и звучит у него в ушах и в сердце ее голос: «ведь я знаю, что ты меня любишь… Была дома, башмаки переменяла… Ясек…»
Не прошло и четырех недель, как объявлено было о дне свадьбы Мацка с Мариной. Хотел Ясек бросить все, бежать ко всем чертям, но вот раз Марина говорит ему:
— Поиграй, Ясек, на моей свадьбе…
И он остался.
А Мацек приходил к Кружлям каждый день, всегда веселый, всегда смеется, всегда в духе.
Раз, когда Марина за ужином что-то дерзко ответила отцу, он говорит ей:
— Знаешь, Марина, ты помни: если бы ты мне когда-нибудь так ответила, я бы тебя так погладил, где надо, что ты бы три дня сесть не могла!
Заблестели глаза у Марины; они простоквашу ели, — подняла она руку с ложкой и говорит:
— Эй! Как бы я тебя сейчас не смазала!
Мацек сжал кулак и говорит:
— Смажь!
Посмотрели они друг на друга минуту, Марина опустила голову и стала есть. А старик Кружель, войт, говорит:
— Так и надо, милый человек! Коли баба на тебя с граблями, так ты на нее с цепом; коли баба на тебя с ножом, так ты на нее с косой. Так и надо, милый человек.
А у Яська сердце замирало. Ночью идет он по двору, а Марина сидит на пне около хлева и плачет.
— Чего ты плачешь, Марина? — спрашивает он ее нежно и со страхом: он ее первый раз в слезах видел.
— Бить он меня будет.
— Кто?
— Мацек.
— Так не выходи за него.
— Как же!.. Когда он хочет…
— Да ведь ты можешь не захотеть.
— Не могу.
— Любишь так?
— Нет… Он словно околдовал меня.
— Тебя?!
— Да…
Молчат.
— Ты тогда была в избе? на свадьбе?
— Да…
Ясек тяжело опустился рядом с ней.
— Я знал, я чуял, что это ты…
Марина плачет.
— Марина, слушай, — говорит Ясек через минуту, — зачем ты меня нанимала?
— Нравился ты мне.
— Я?!
— Ты.
— Зачем же ты говоришь мне это теперь!? Господи Боже!
— Нравился ты мне… Слава о тебе по миру ходила. Говорили о тебе.
— А теперь?
— А теперь ничего… пропало…
— Пропало?!
— Навсегда.
— Отчего? Отчего?
— Теперь ты для меня все равно, что ничего.
— Отчего? Я ведь у твоих ног лежал бы. Я ведь был бы тебе верен, как пес! Я бы смотрел на тебя, как на звезду…
— Это-то мне в тебе и не нравится… Мягок ты.
— Тот лучше, что будет бить тебя?
— Да, за то он не баба!
Схватился Ясек за голову обеими руками.
