Стжижецкий безусловно гораздо интереснее, и окружен тем блеском, который только дает аристократизм.
Они первые здесь между молодыми людьми, как она между барышнями…
Теперь можно будет помериться силами!
Она почувствовала странное желание психической борьбы.
Как поступит Черштынский, это для нее безразлично, но как — Стжижецкий?.. В его душу, в это тихое озеро бросить каменную глыбу, которую представляет из себя Черштынский.
Что же произойдет? Озеро забушует, забурлит!..
Да, да… Теперь Стжижецкий покоен, ведь его никто не раздражает… Но это страшно скучно! Пока станешь женой такого Черштынского, нужно кое-что пережить с такими, как Стжижецкий. Надо жить… Жить!..
Громадный избыток жизненных сил стал клубиться в ее жилах, какая-то дрожь пробегала по губам… Грудь ее разрывала корсет и лиф, и кровь в ней замирала, как у барса при виде добычи, которой
«Мне хочется впиться ногтями во что-то!..» — думала она.
Профессор Тукальский восхищался ее остроумием, а общество любезностью; без сомнения, оборотный капитал Мэри на 11-е марта принес очень хорошую прибыль.
Между тем, Черштынский, со свободными движениями светского человека, захотел подойти к Мэри, но она предупредила его, встала и, перекинувшись с профессором Тукальским еще несколькими приветливыми словами, подошла к Стжижецкому.
Глаза их встретились и точно впились друг в друга, но вскоре оторвались и смотрели друг на друга холодно и неподвижно.
— Вы были сегодня очень расстроены у рояля, — заговорила Мэри.
— Это вам только показалось.
— Как же? Вы чуть в обморок не упали.
— Это казалось только m-me Лудзкой.
— Мне кажется, что это вам только кажется.
— Вы любите играть словами?
— О, я люблю играть всем.
— Что может принести поль… — Стжижецкий запнулся и не кончил. Лицо Мэри облилось румянцем, но, дерзко взглянув на Стжижецкого, она сказала.
— Почему же вы не кончили? Что вы хотели сказать?
— Пользу! — сказал Стжижецкий грубо.
— Что может принести пользу? — повторила Мэри, уже совершенно владея собой. — Да, да, и я думаю, что тот, кто играет иначе, — неумен.
— Разве вы не понимаете, что можно играть, хотя играть не хочется?
— Так делают слабые люди.
— И если они проиграют?
— Жалеть их не стоит.
— Вы притворяетесь, если серьезно так думаете.
— А вам как кажется?
Стжижецкий быстро взглянул на нее; Мэри вызывала его взглядом.
— Я ничего не хочу думать, — ответил он, немного помолчав.
— Разве вы боитесь?
— Боюсь.
— Чего?
— Чего-то нехорошего.
— Вы не хотите думать обо мне нехорошо?
— Да.
— Только слабые люди играют тем, что не приносит пользы.
Лицо Стжижецкого нахмурилось, это доставило ей удовольствие.
— И не стоит их жалеть, — опять сказал он.
— Вы думаете, что я говорю серьезно?
— Вероятно… да.
Мэри сделала гримасу ребенка, который притворяется тщеславным.
— Я выше всякого мнения.
— Вы играете?
— Я всегда играю.
— Всем?
— Да, всем тем это мне в руку не дается? Его вина!
— Но ведь это неблагородно.
— Но стильно, — ведь мы поссорились из-за этого «недостатка благородства».
— Послушайте, Мэри.
Стжижецкий произнес это очень мягко. У Мэри слегка закрылись глаза, но только на одно мгновение.
— Вам жаль?
Минуту Стжижецкий точно колебался и боролся с собой; потом проговорил тихо и еще мягче прежнего.
— Жаль.
Этот момент показался Мэри подходящим, и она с притворной развязностью, лишь бы что-нибудь сказать, ответила Стжижецкому:
— Не стоит ничего жалеть. — И тотчас устремила свои глаза на Чарштынского, который разговаривал с профессором Тукальским.
Она долго смотрела на него, так долго, что Чарштынский поднял глаза и стал пристально смотреть на нее.
— О чем же мы говорили? — обратилась она к Стжижецкому.
— Ни о чем, — ответил он, а лицо его побледнело, и брови дрожали.
— Как ни о чем? Со мной так нельзя, — пошутила Мэри.
— Мне, видно, можно.
— Вам, такому вельможе, все, все можно! Мэри забавно склонила голову.
— Даже обанкротиться, — отрезал он. Мэри рассердилась.
— Ведь я не говорила о настоящих вельможах.
— Вы напрасно это подчеркиваете.
Ответ Стжижецкого казался Мэри пощечиной; он поплатится за это! Во-первых, ее слова ей самой показались грубыми, во-вторых ответ Стжижецкого уж слишком был дерзок. За это все он поплатится! Покинуть его и подойти сейчас к Чарштынскому слишком банально, слишком просто, недостойно ее. Мэри почувствовала в себе змею. Посмотрев на Стжижецкого нежно, по-детски, она без всякого кокетства, с необыкновенной грацией шепнула:
— Простите…
Стжижецкий еще более побледнел, затем покраснел, и в глазах его блеснули слезы.
«Вот тебе и отместка! — подумала Мэри. — И теперь не надо портить настроения и не позволять ему ничего лишнего». Она отвернулась и ушла в глубь залы, взявши под руку одну из барышень, стоявших вблизи. Это была ее кузина Клара Тальберг, славившаяся своей наивностью и перевиранием всего, что слышала от других.
За это ее и прозвали «ситцем».
— Знаешь, это просто несчастье быть богатой, — говорила ей Мэри. — Никому верить нельзя, все мне кажется, что у меня ищут только денег. Я иногда чувствую, как я несчастна… Миллионы моего папы тяготят меня. Я бы не хотела быть совершенно бедной, но предпочла бы иметь столько, сколько ты. Лишь бы не
