брить психов. Кроме него, на территории лечебницы не побывал ни один горожанин. Весь медперсонал был приезжий, даже санитары, нянечки и технички.
Старичка требовали в бывший монастырь всего несколько раз, а потом перестали приглашать — видимо, обходились своими силами. Да он и не рвался — хотя ему неплохо платили, ходить туда он откровенно побаивался.
— Расскажи! — приставали знакомые. Но он отмалчивался.
Крепился парикмахер примерно месяц, потом, выпив чуть больше обычного, проговорился.
— Мне кажется, — поведал он собутыльникам свою догадку, — там лежат генералы…
— Какие генералы? — изумились приятели.
— Самые настоящие боевые генералы, но только свихнувшиеся. Люди весьма солидные, не какие-нибудь доходяги. И одеты чисто, некоторые даже в полувоенной одежде!
— Ну-ну! — подгоняли приятели.
— Я их стриг и брил, — пояснил парикмахер.
— Это понятно, давай дальше!
— Говорили они все больше о сражениях, там у них даже карты боевых действий висят, а главный у них Жуков!
— Какой Жуков? — вопрошали потрясенные приятели.
— Как какой?! Георгий Константинович.
— Неужели сам?!
— А кто его знает, может, и сам. Я когда его первый раз брил, так он сидел сначала смирно, потом как заорет: «Воздух!!!» Прибор у меня из рук выбил, воду разлил и под кровать полез. Я, признаться, до смерти испугался, но тут в палату (а палаты у них одноместные) влетает здоровенный детина-санитар и кричит:
«Товарищ маршал, отбой воздушной тревоги!» Он вылез — и как ни в чем не бывало командует мне:
«Рядовой, продолжайте бритье!»
— А ты? — изумлялись приятели.
— Я добрил.
— Вот ты говоришь, — спросил самый недоверчивый из слушателей, — что у них там карты висят, как же: в одноместной палате — и карты?
— Первый раз я их брил поодиночке, — объяснил любознательному слушателю парикмахер, — а потом в общей комнате, вроде они там обедают, под присмотром санитаров. Вот там карты и висят, и еще картины разные военные…
Там и Сталин есть, — шепотом произнес рассказчик, оглянувшись по сторонам. Приятели вытаращили на него глаза.
— Я когда в общей комнате их брил, тот самый Жуков спрашивает другого генерала: «А что это сегодня Иосифа Виссарионовича не видно?»
«А он на Ближней даче», — отвечает тот, а санитары хохочут…
— Скажи, — спросил затесавшийся в компанию скептик, — а Берию ты там не встречал?
— Кого не видел, того не видел, — спокойно ответствовал парикмахер. — Мне кажется, — серьезно продолжал он, — это настоящие генералы. Конечно, не Жуковы и Рокоссовские, но тоже важные птицы. Ну, свихнулись они, бывает, так не класть же боевых заслуженных людей с разными там алкашами и параноиками. Вот для них и создали персональный дурдом!
Объяснение это было недалеко от истины.
Несмотря на уже упоминавшееся психическое здоровье жителей Тихореченска, случалось, и в нем люди сходили с ума. Но ни разу не было случая, чтобы их лечили в городской психиатричке, или попросту в Монастыре.
Кстати, пренебрежительные названия типа: дурдом, психушка, — употреблялись по отношению к лечебнице редко. С первых же дней существования ее стали называть Монастырем.
То, что местных больных в Монастыре не лечили, а отправляли в область, убедило тихоречен-цев в его спецназначении.
Город и Монастырь жили, почти не соприкасаясь и не очень интересуясь друг другом. Однако с годами в Монастыре происходили изменения, замечаемые даже горожанами. Во всяком случае, количество пациентов в нем значительно увеличилось. Больные прибывали в закрытых машинах, наподобие тюремных. И сама больница стала больше похожа на тюрьму, потому что была усилена система безопасности. Высокие стены Монастыря увенчала колючая проволока, через которую, по слухам, был пропущен электрический ток. Очень строго соблюдалась пропускная система.
Иногда горожане видели, как к воротам Монастыря подъезжали большие грузовики с непонятным оборудованием.
Но, несмотря на все строгости, из лечебницы несколько раз совершались побеги, о которых стоит рассказать особо.
Что касается генералов, то, видимо, причин для побегов у них не было. Поэтому случаев появления граждан в брюках с лампасами в Тихоре-ченске не отмечено. Очевидно, генералы со временем вымерли, и в клинике появились другие — пациенты.
Где-то в середине семидесятых годов город был взбудоражен необычным происшествием. В уже известном нам универмаге (бывшие торговые ряды братьев Кукушкиных) в один из хмурых мартовских дней случилась паника. Произошло все в тот момент, когда известная на весь район телятница Клава Малеева решила обновить свой гардероб. Приспичило ей прибарахлиться, потому что в ближайшее время Клаву должны были снимать на областном телевидении, в передаче «Ударная вахта передовиков производства». По этому случаю Малеева отправилась в город.
Директриса универмага, предупрежденная начальством, приветливо встретила знатную телятницу и препроводила в свой кабинет. Отличный английский костюм чехословацкого производства уже был приготовлен. По мнению директрисы, это был верх элегантности, Однако Клава, осмотрев обнову, осталась недовольна. То ли ее не удовлетворил фасон, то ли взыграла рабоче-крестьянская гордость, но только Клава категорически отказалась от костюма. Она застенчиво и гордо молчала, пугливо озираясь на собравшихся в кабинете директрисы продавцов и товароведов. Те в один голос нахваливали костюм.
Директриса уже жалела, что связалась с «колхозницей», но команда была дана, ее нужно было выполнять.
— Чем же вам, голубушка, не нравится этот фасон? — преувеличенно сладко спросила директриса.
Клава, отложив костюм, задумчиво глядела в окно на крыши Тихореченска, на расстилающиеся вдали родные поля. Директриса внутренне чертыхнулась, но продолжала вести себя вежливо. Все некоторое время молчали. Наконец, Клава отвлеклась от пейзажа за окном и изрекла:
— Хочу как у всех.
По рядам зрителей пошел шепот.
— Ну что ж, — холодно сказала директриса, — пройдемте в торговый зал.
Народу было немного, но директриса нервничала, опасаясь, что Клава будет выбирать обновку несколько часов. К ее удивлению, Малеева очень быстро сыскала подходящую для себя вещь — простенький костюмчик фабрики «Красный восход» — и удалилась в примерочную.
«Деревня! — мысленно изрекла директриса. — Что с такой взять?» Однако она должна была довести дело до конца. Поэтому решила дождаться результатов примерки.
Клавы не было очень долго. Может быть, полчаса. Директриса очень утомилась бессмысленным ожиданием и хотела было уйти, но, обернувшись, увидела, что поодаль стоит «змея подколодная» (так она называла собственного заместителя) и внимательно наблюдает за происходящим.
«Доложит, — в сердцах подумала директриса, — непременно…»
Терпение изменило ей, и она решила поторопить Малееву. Директриса осторожно заглянула за портьеру и обомлела. Она стала свидетелем в высшей степени необычной сцены: полураздетая Клава сидела на корточках и гладила какое-то странное существо.
Директриса тихо ойкнула и отпрянула. Она обернулась назад, ища, как это ни удивительно, помощи у «змеи подколодной». Та с готовностью подбежала и, в свою очередь, заглянула в примерочную. Она не произнесла ни слова, но, отвлекшись от небывалого зрелища, с торжеством посмотрела на свою начальницу: мол, скандала теперь не оберешься.
Директриса и сама понимала, что скандала не избежать. Она вновь попыталась оценить диспозицию, но чуть не была сбита с ног Клавой Малеевой, которая, облачившись в новый костюм, вышла из примерочной.
— То, что надо, — изрекла передовичка, — как раз по мне. А забавная у вас обезьянка, — неожиданно сменила она тему, — чем, интересно, вы ее кормите?
Сообщение, что в примерочной засела живая обезьяна, повергло директрису в шок.
Через пять минут к примерочной сбежался не только весь персонал магазина, но и немногочисленные покупатели. Все с удивлением разглядывали экзотическое животное. Обезьяна, забившись в угол, тоже смотрела на толпу. В ее больших влажных человеческих глазах застыла смертная тоска. Потом она оскалила зубы и заверещала. Тут стоящие впереди увидели, как из ее глаз выкатились слезы.
Весть о том, что в универмаге объявилась обезьяна, мгновенно облетела город. Потекли толпы любопытных. Прибежали преподаватели и учащиеся ветеринарного техникума во главе с директором. Тот пробился сквозь толпу, приблизился к животному, несколько минут разглядывал его, а потом авторитетно заявил, что это «довольно распространенная обезьяна — макака-резус».
«Распространенная» обезьяна не делала попыток скрыться, а только вращала глазами и плакала.
Примерно через час после первого контакта обезьяны с Клавой Малеевой сквозь толпу любопытных пробились, грубо расталкивая зевак, два дюжих человека в белых халатах. При виде их обезьяна заверещала что было сил, но белые халаты подхватили животное, ни на кого не обращая внимания, направились к выходу, сели в «скорую помощь» и отбыли.
Люди долго обменивались мнениями о необычном происшествии. Все, в общем-то, правильно определили, что обезьяна сбежала из Монастыря.
Однако присутствие в Монастыре обезьян не состыковывалось с известной гипотезой, что там обитают помешанные генералы.
И все же проницательные умы Тихореченска нашли разгадку. После долгих размышлений они пришли к выводу, что связь между тропическими животными и высокопоставленными военными самая прямая. Возможно, эта гипотеза зародилась в недрах ветеринарного техникума.
— Известно, — рассуждали вольнодумцы, — что обезьяна одновременно очень сообразительное и неприхотливое животное. А не пересаживают ли отдельные обезьяньи органы престарелым генералам с целью их омоложения? С одной стороны, полоумные военные — отработанный материал, потеря тут невелика, с другой — есть вероятность поправить здоровье стратегам, к тому же в случае успеха этот опыт имел бы далеко идущие результаты.
Много споров вызвал вопрос, какие именно органы пересаживают. Некоторые договорились до того, что, возможно, пересаживают мозги, но их одернули.
Вторая история произошла при секретаре горкома Степане Капитоновиче Кренделе, который руководил городом без малого семнадцать лет и был сменен
