договариваться о похоронах отца.
– Будем встречать другие корабли? – спросил я.
Денис пожал плечами:
– Не знаю. Вряд ли это окажется столь занятно. «Палладин» был лидером гонки, когда он изменил курс и пошел к вашей планете, за ним ринулись остальные. Они воспользуются случаем, чтобы заправиться и передохнуть – регата длится уже месяц. Кто-то, наверное, наплевал на отдых и продолжил гонку.
– А их теперь снимут с трассы?
– Этих милых деток? Да, вероятно. Законы Империи позволяют детям управлять космическими кораблями. Но присутствие взрослого на борту все же обязательно. По совести говоря, я даже не имею права их отпускать, если они вздумают улететь вдвоем.
– Надо было сказать.
– Надо было. Но я боюсь неприятностей в последние дни службы.
– Каких неприятностей?
Денис покосился на меня:
– Лешка, я не шутил, когда говорил о боевых возможностях девочки. Что, если у нее приказ продолжить гонку любой ценой? Она ведь не будет колебаться ни перед чем. Мы для нее – не люди. Знаешь, я предпочту немного поступиться принципами, но сохранить своих ребят… и вас тоже. Пусть улетают. И если найдут добровольца, что полетит с ними – противиться не буду.
От остановился, раскуривая гаснущую трубку. Тоже мне, космический волк…
– А вот что ты не согласился лететь с ними – меня радует.
– Спасибо, Денис, – мне вдруг стало тепло от его похвалы. – Ну я же не совсем дурак. Лететь в команде аутичного мальчика и психованной девочки… Далеко не улететь.
– Я не сомневаюсь в ее способностях управлять яхтой, – ответил Денис. – Я сомневаюсь в ее возможности существовать в замкнутом пространстве с чужими людьми. Брат, конечно, входит в ее понятие «своих». А вот любой чужой человек… Лешка, если бы ты полетел с ними, и за обедом слишком резко потянулся за ножом для масла – умер бы с вилкой в глазу.
Он хмыкнул:
– А на следующей планете тебя сгрузили бы в нейлоновом мешке, как жертву неосторожного обращения со столовыми приборами…
Я даже остановился – от страшной догадки перехватило дыхание.
– Ты… ты что, хочешь сказать… их отец?..
– Нет, – отрезал Денис. – Не хочу. «Дочери Кали» из повиновения не выходят. Своих она убивать не способна. Разве что конфликт приоритетов… нет…
Он постучал трубкой о телефон, вытрясая пепел. Буркнул:
– Что-то ты меня заморочил. Лешка, в любом случае по факту смерти будет проведено дознание. Да и нет ведь тут никакой смерти! У Анастасиса – аТан! И не порти мне последние дни на вашей планете. Свалились тут эти яхты на голову… сейчас еще штабную крысу черт принесет…
– Слушаюсь, не портить настроения…
– Ты чего? А… да брось. Считай, что я тебя демобилизовал. Я ведь к яхте тебя тащил, чтобы ты выбор свой сделал. Честно говоря, и не подозревал, что все так серьезно, думал, что тебе выпал шанс убраться с планеты.
– Спасибо, Денис.
– Было бы за что. Домой пойдешь? Или со мной пошатаешься? Мне надо еще курьера встречать.
Я подумал.
– А помощь тебе нужна?
– Нет.
– Тогда – домой. Спать хочу.
– Удачи тебе, – помолчав, сказал Денис.
– Угу. Завтра можно подойти? Расскажешь что и как?
– Если это не будет государственной тайной первой степени, – ухмыльнулся Денис. – Давай, счастливо…
Легко сказать – пойду спать. Куда труднее прийти и уснуть – если до рассвета всего ничего, день вместил больше событий, чем иной год, а в пустом доме – тихо, мертвенно тихо…
Дом у меня самый обычный, деревянный, двухэтажный, в таком хорошо жить большой семье, а вот одному – тяжко. Весь верхний этаж пустует, а я живу на первом, в своей старой детской. Только кровать сюда перетащил нормальную, вот и все изменения.
Когда я понял, что зря глазами хлопаю, уже рассвело настолько, что стало все видно. Подвешенная к лампе – давным-давно перегоревшей, кстати, не люблю верхний свет, модель имперского эсминца. Я ее сам склеил, когда мне было лет десять, по чертежам из детского журнала «Имперский соколенок». А вот картинка на стене – это рисовала мама. Рисовать она не умела совершенно, если у меня и были художественные способности, то никак не от нее. Все картины где-то наверху, на чердаке. Только эту я не стал снимать, хотя однажды из любопытства насчитал на ней семь только фактических неточностей. Ну не мог Император Грей в разгар Смутной Войны носить боевой костюм модели «Викинг», его еще не придумали, и на фоне пылающего гнездовья Алкари его изображать смешно, он там не был, и уж никак не мог Император трогательно прижимать к груди свежевылупившегося птенца Алкари, спасенного из огня. Алкари – не цыплята, у них генетическая память, и даже самый мелкий птенец понимает, кто друг, а кто враг. Хватанул бы Императора клювом в открытый гермошлем, и все, нет у человечества вождя… Ну и еще, по мелочи, всякие неточности…
Все здесь было знакомо, все привычно, я с закрытыми глазами могу каждую мелочь найти, а в туалет ночью сходить не просыпаясь вообще, и книжку на стол швыряю не глядя, зная, что упадет точнехонько на единственное свободное место. У нас в общине считают, что так вот и надо жить – храня преемственность поколений, дух, народность и моральные ценности. Когда-то эту комнату занимал отец. Вон, в шкафу на полочке стоит пластиковая модель боевого робота. Это он собрал. А перед ним здесь жил дед. Подоконник сделан из доски, которую дедушка сам украсил выжиганием – там изображен огромный город, который будет стоять на месте нашего поселка в будущем.
Цепочка. Преемственность. Помни дела своих предков, передай их своим потомкам. Главный наш завет.
Я тоже так думаю, конечно. Только не применительно к себе. Не хочу! Не хочу и все! Вот только представлю… появятся у меня дети, старший сын будет жить в этой комнате, зная, что выжигание – от прадедушки, робот – от деда, модель эсминца – от папы… И когда он соорудит что-нибудь достойное духа семьи, так сразу этому найдется свое место – на полочке, или на гвоздике.
Когда я понял, что точно не усну, то свесил ноги с кровати, рукой не глядя щелкнул по клавише кофеварки, и посидел немного с закрытыми глазами, слушая тихое бульканье кофе. Интересно… улетело уже с планеты семейство Эйко?
Конечно, хочется. Очень хочется такой шанс за хвост схватить. Выиграют они регату, или не выиграют, все равно можно будет домой не возвращаться. Устроиться где-то работать, ведь обязательный имперский образовательный курс я закончил на отлично, может быть в армию пойти – рядовым, или техником в космопорт. Все равно – здорово. Но не зря же Денис, который меня вечно ругает за нерешительность, этот отказ одобрил? Как вспомню глаза девочки… страшные у нее глаза. И не потому, что в них злость, или жажда убивать. Просто слишком легко они меняются – то внимательные, серьезные, а то наивные и просительные. Не верь людям, у которых глаза так быстро меняются. Никогда не верь.
Кофеварка проиграла побудку, я протянул руку и взял чашку кофе. Втянул аромат. Не очень, конечно… есть где-то мешочек настоящего, терранского кофе, не нашему чета. Тетя Лиза и дядя Павел хоть и стараются, селекцией занимаются, специальные удобрения выписывают, а все равно кофе не такой.
И откуда я знаю, что именно наш – не такой? Если разобраться, так наоборот, терранский должен неправильным казаться, его я пил раз десять в жизни, а наш – постоянно. Вот только все равно – чувствую. Будто где-то в глубине, в клеточках, как у Алкари, сидит память и нашептывает «не так», «неправильно», «подделка»… Отец Виталий говорит, что это пережитки, что хоть Терра и родной мир человечества, но в колыбели вечно жить нельзя. Значит и небо должно быть нам родным, и земля, и безмозглые абори, и джунгли… и этот кофе.
Выхлебал я две чашки, забрался в душ, переоделся в чистое. Потом вдруг принялся за уборку, хоть обычно по пятницам наводил порядок, а сегодня только четверг. Наверное, хотелось что-то делать. Пол пропылесосил и протер старый робот-черепашка, он барахлит, но если его запускать два раза подряд в режиме генеральной уборки, то становится вполне прилично. А я вытер пыль, особое внимание уделив дедушкиному подоконнику – в выжженные линии вечно набивался мусор, и город становился пыльным и ненастоящим, как макеты в нашем музее, потом протер стекла – для окон тоже есть маленький робот, но его замаешься пересаживать со стекла на стекло, проще походить с тряпкой и аэрозолью.
Хорошо бы, если гонщики уже заправились, отдохнули и улетели…
А еще лучше, если военный курьер попутно забрал Огарина. Не хочу я с ним прощаться. Лучше прийти в бункер, и забрать у ребят конверт с какой-нибудь запиской, что он обязательно оставит. Прочитаю… и пойду к священнику просить благословения на брак с Ноновой…
Весь первый этаж я отдраил и отчистил до полудня. Сделал все, что только можно, даже ковер в гостиной почистил пеной, а фамильный хрусталь в буфете сполоснул от пыли и высушил. И только тогда понял, что специально себе занятия придумывал – чтобы не выходить из дома.
Это что же, я боюсь, что передумаю, и в экипаж к сумасшедшей девочке попрошусь?
Нет уж!
На улицах было очень тихо, и у меня зародилось подозрение, что и впрямь все закончилось – гонщики разлетелись, никто и не узнал про неожиданный визит, кроме меня…
Но подойдя к трактиру я понял, что все еще далеко не закончилось.
У входа стояли два незнакомца, высокие, стройные, излишне хрупкие, наверное, с планеты низкой гравитации. Лица у обоих тонкие, прозрачные, нечеловеческие… на эльфов из детских сказок похожи. Когда я подошел поближе, то понял, что один из них – женского пола, едва-едва были заметны под комбинезоном груди, да и бедра пошире.
– Доброго дня вам, – слаженно приветствовала меня парочка. Улыбнулись. Но больше никаких попыток к общению не предприняли – то ли ждали они
