• публичность;
• принадлежность Малкиной Т.А. к официально признаваемой обществом и властью (то есть законом) системе СМИ.
ПУБЛИЧНОСТЬ ЕСТЬ ТО, ЧТО ДЕЛАЕТ ПРОФЕССИЮ ЖУРНАЛИСТА ОБЩЕСТВЕННО ЗНАЧИМОЙ.
Вы можете сколько угодно рассказывать своей жене, что не любите президента Путина. Это остается вашим личным делом, имеющим какой-то общественный вес только в том случае, если таких же, как вы, очень много. Но даже если вы все выйдете на улицу под лозунгами «Мы не любим президента Путина!», фактом журналистики (но не фактом для журналистики) это не станет.
ЖУРНАЛИСТОМ ЯВЛЯЕТСЯ ТОТ, КОГО ОБЩЕСТВО И ЗАКОН ТАКОВЫМ ПРИЗНАЮТ, ОСНОВЫВАЯСЬ, КАК ПРАВИЛО, НА ПРОСТОМ КРИТЕРИИ: ДАННЫЙ ЧЕЛОВЕК РАБОТАЕТ В СИСТЕМЕ СМИ.
Публичны ведь и артисты, которые часто говорят то же самое, что и журналисты, и эксперты- политологи, и политики. Но все они не журналисты, ибо их мнение, даже самое авторитетное, даже отражающее взгляды многих людей, по сути остается частным мнением.
ОБЩЕСТВО И ЗАКОН ПРИЗНАЮТ ЗА ЖУРНАЛИСТАМИ, ТОЧНЕЕ ЗА ЖУРНАЛИСТИКОЙ В ЦЕЛОМ, ПРАВО ГОВОРИТЬ ОТ ИМЕНИ ОБЩЕСТВА.
Более ни за кем конкретно, кроме как за главой государства (в демократическом обществе и демократически избранного). Но президент — профессия уникальная. Президент — один, а журналистов
— много. Их больше, кстати, чем политиков, за которыми признается право говорить от имени партий, которые они представляют, или от имени общественно-значимых групп, но опять же не от имени всего общества.
Следствием этого является возникновение феномена ответственности журналиста за то, что он делает и особенно говорит или пишет, занимаясь своей работой.
87
ОБЩЕСТВО ПРИЗНАЁТ ЗА ЖУРНАЛИСТАМИ ПРАВО ГОВОРИТЬ ОТ ЕГО, ОБЩЕСТВА, ИМЕНИ, А ВЗАМЕН ТРЕБУЕТ ИЛИ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ПРЕДПОЛАГАЕТ, ЧТО ЖУРНАЛИСТЫ БУДУТ РАСПОРЯЖАТЬСЯ ЭТИМ ПРАВОМ ОТВЕТСТВЕННО, ТО ЕСТЬ: НЕ ЛГАТЬ, ТОЧНО ИЗЛАГАТЬ ФАКТЫ, СОРАЗМЕРЯТЬ ОБЩЕСТВЕННУЮ ЗНАЧИМОСТЬ СОБЫТИЯ С ТЕМ, КАК ЕГО ПОДАЮТ В СМИ, И Т. П.
Этим журналист тоже отличается от всегда находящегося в курсе происходящего и умело пересказывающего случившееся просто человека — нежурналиста. Сколь бы точен (или, напротив, неточен) он ни был, никто не может его в чем-либо упрекнуть — разве что в личном плане. Вступая же в корпорацию журналистов (проще говоря, начиная работать в каком-либо официально зарегистрированном СМИ), журналист, не произнося и не подписывая никакой присяги, тем не менее фактически берет на себя обязательство говорить правду, только правду и ничего, кроме правды (иной вариант: правду, всю правду и ничего, кроме правды). Как свидетель в суде под присягой. Поэтому
ЖУРНАЛИСТОВ МОЖНО НАЗВАТЬ ПРИСЯЖНЫМИ ПОВЕРЕННЫМИ ОБЩЕСТВА.
Писаного общественного договора на сей счет нет (хотя кое-что в кое-каких законах содержится, но законы, как правило, лишь в малой степени регулируют профессиональную деятельность журналистов), а вот неписаный, однако подразумевающийся — существует. Конечно, журналисты постоянно его нарушают. Реакция общества на это может быть разной: от (изредка) судебных процессов (там, где есть зацепки в законах) до падения доверия к тому или иному СМИ или к СМИ, прессе, журналистам в целом. Однако даже такое падение доверия, выражающееся в известных и довольно распространенных формулах «пресса всегда врет», «газетам верить нельзя», «телевидение — это большая ложь» и т. п. (суммарно и породивших афоризм о «второй древнейшей профессии»), не отменяет фундаментальной веры общества в то, что пишут и сообщают СМИ.
Понятно, почему это происходит. Во-первых, раз прессе доверено быть гласом общества, то не верить ей значит не верить себе. Во-вторых, пресса (в демократическом обществе) есть социальный
88
институт, созданный (о чем особенно любят напоминать журналисты) для наблюдения за поведением политиков и вообще сильных мира сего. В этом смысле ей тоже нельзя не верить (если не ей, то кому же?). Наконец, из общественных институтов только еще Церковь (да и то не во всех странах) имеет статус независимости от власти или групп, претендующих на власть. Поэтому, как это ни парадоксально, пресса является еще и как бы официальным блюстителем если и не общественной, то, по крайней мере, политической морали. Общество верит журналистам.
Всё сказанное концентрируется в очередной максиме журналистики.
Теперь пойдем дальше.
В стране (более или менее крупной) не может быть десяти журналистов. Их должно быть несколько тысяч, десятков тысяч, сотен тысяч. Именно этому легиону дается право называться журналистами. То есть журналистика по определению массовая профессия. И, как и всякая массовая профессия, не может быть сложной. Она проста. Это — ремесло, а не наука и не искусство.
Еще раз вернусь к своему любимому примеру.
Ого журналистов, проработав вместе год, никогда не создадут самолет, который сможет летать. Сто авиаконструкторов за год легко создадут газету, и, возможно, даже очень неплохую.
Чтобы изобретать и строить самолеты, нужно учиться, а чтобы писать в газеты и делать телевизионные репортажи, учиться в принципе не надо. Нужно лишь быть более или менее грамотным человеком.
Конечно, проблема таланта не чужда журналистике, хотя это и массовая профессия. Об этом я тоже расскажу в соответствующем месте. Но талант — это одно, а простота профессии — другое.
89
Всё сказанное нисколько не умаляет ни труда журналиста, ни исключительной (особенно сегодня) важности этой профессии. Ведь к разряду простых профессий относятся и такие вполне почетные и уважаемые (а порой даже вызывающие восхищение), как писатель, политик, артист, проститутка. Кстати, все они публичны, как и журналистика.
В заключение этой лекции сформулирую еще одну чрезвычайно важную максиму, к которой в нужном месте и в нужное время непременно вернусь.
Сейчас, несколько загодя, я фиксирую эту максиму по двум причинам.
Во-первых, чтобы позолотить пилюлю, я упомянул в ряду простых профессий вместе с журналистикой писательство, актерство и политику. Так вот, чтобы уж совсем не осталось иллюзий: имеются гениальные писатели, наличествуют гениальные актеры, были гениальные политики (я говорю «были», поскольку сейчас эта профессия в силу ряда обстоятельств, прежде всего — в силу той же массовости, чего не было прежде, в недемократических обществах, тоже, кажется, перестала быть прибежищем для гениев). Но гениальных журналистов нет по определению. Ибо эта профессия сразу же родилась как массовая и к тому же (подробнее об этом ниже) конвейерная. А у конвейера гениям не место.
Вторая причина, по которой я выдвинул эту шокирующую, на первый взгляд, максиму в самом начале курса, состоит в том, что синдром одержимости гениальностью в современной русской журналистике стал, по моим наблюдениям, достигать масштабов эпидемии.
Лично я своим журналистам всегда говорил, возможно, кого-то разочаровывая, а кого-то и отталкивая: чувствуешь себя гением — уходи из газеты. Лучше всего в писатели, на худой конец — на телевидение. Ибо там, по меткому замечанию шекспировского могильщика, все такие, как в Англии, — все сумасшедшие.
Завершая эту лекцию, выражу уверенность в том, что, познакомившись с последними изложенными мною утверждениями,
90
все те, кто верит либо в свою гениальность, либо в особо изысканную сложность журналистского труда, уже бросили читать эту книгу. И теперь можно перейти к разговору о чрезвычайной, абсолютно
