замаскировавшись набирающим популярность жанром, то есть игрой. Иногда более явно («Намедни» Леонида Парфенова, «К барьеру» Владимира Соловьева или «Театр кукол» Михаила Леонтьева), иногда менее очевидно («Времена» с Владимиром Познером). На этом пока закончу, предложив после этой лекции всем желающим ознакомиться с примерами журналистской аналитической статьи (текст, принадлежащий мне) и статьи публицистической в ее антилиберальной и либеральной разновидностях (два текста). Поскольку статейный жанр, как я уже отмечал, является высшим жанром журналистики, то, на мой взгляд, крайне важно сразу же после этой лекции ознакомиться (так сказать для закрепления теории) с образцами соответствующих текстов.
Виталий Третьяков. ДИАГНОЗ: УПРАВЛЯЕМАЯ ДЕМОКРАТИЯ И ОБЪЯСНЕНИЕ ДИАГНОЗА ВСЕМ ТЕМ, КТО БЬЕТСЯ В ИСТЕРИКЕ
Юрий Лужков, запугавший осенью всю политологическую элиту страны своими рассуждениями о том, что «у нас не власть, у нас режим», сам того не подозревая, все-таки поставил, хоть и неграмотно, один из фундаментальных вопросов сегодняшнего дня в России, ставший особо актуальным после артистичной отставки Бориса Ельцина. Конечно, придворные политологи ОВР, даже будучи грамотными специалистами, не решились поправить начальника, хотя бы объяснив ему,
354
что «власть» и «режим» не только не понятия с противоположным знаком, но даже и вообще не понятия одного ряда.
Простое чувство родного (русского) языка, вполне адекватно передающего все понятия политики как науки, должно было бы подсказать мэру, что в выражениях «демократический режим» и «коррумпированная власть» положительная и, соответственно, отрицательная оценки заложены в определениях, а отнюдь не в определяемых словах. Более того, реален (и даже часто в жизни встречается) такой феномен, как «коррумпированная власть при демократическом режиме» (правда, в этом выражении слово «власть» тоже употребляется не в строго научном смысле).
Дело, однако, не в политологической неподкованности Юрия Лужкова и не в невозможности для его советников поправить шефа (явный признак деспотии в ОВР и в московской администрации, что, видимо, и имел в виду мэр, правда, адресуя это обвинение не режиму своей власти, а Кремлю). Дело в вопросе, волнующем сегодня, после воцарения (пока еще не через выборы) Путина, очень многих. Особенно — как всегда мятущуюся у нас между обожанием власти и страхом перед ней интеллигенцию.
На саму интеллигенцию в общем-то наплевать — она достаточно лабильна, чтобы подстроиться и под любую власть, и под любой режим. Но дело в том, что народ (общество) говорит своим голосом либо во время революций, либо в день выборов. Всё остальное время за него, а часто и вместо него говорит в России как раз интеллигенция (в последнее десятилетие еще и СМИ, но и в них правит бал интеллигенция; а в последние годы еще и социология, но и данные опросов комментируют, интерпретируют, а часто и программируют те же интеллигенты).
Итак, мятущаяся интеллигенция задает вопрос, точнее, целую пулеметную очередь вопросов: а мы уже в диктатуре или еще только на пороге ее? И как это так получилось — ведь мы же такие хорошие? И всё что нужно делали: коммунистов сбросили, за демократию выступали, Советы разогнали, за Ельцина голосовали, частную собственность отстаивали, с Западом советовались — даже в рот ему смотрели, ноги ему мыли и воду с них пили. Почему? За что? И что же такое у нас, в этой одуревшей (помните крик интеллигента в декабре 1993 года?) России получилось?
Мне представляется, ответ на этот вопрос (и на всю очередь этих вопросов) есть. Вполне четкий. Не до конца оптимистический, ибо еще
355
многое не прояснилось в жизни. Но совсем не страшный. Более того — вполне обнадеживающий.
Но прежде чем попытаться дать ответ, я хотел бы понять, а почему, собственно, этот сыр-бор занялся минувшей осенью, а разгорелся сейчас? И в каком случае он бы не разгорелся?
Если судить не по внешним, а по сущностным признакам и типа власти, наличествующей в России, и политического режима, в форме которого эта власть реализуется, никакой разницы между Россией 1996 года и Россией 1999—2000 годов нет. Однако в 1996 году такого вопроса в виде массовой истерики не возникало.
Между 1996 и 1999 годами разница есть, но она чисто внешняя, персонифицированно внешняя, я бы сказал. То есть, как я понимаю, вопроса, по мнению тех, кто его задает, не возникло бы, если бы в более или менее полном комплекте случились одни события (список 1), а не случились бы другие (список 2).
Список 1
1) Ельцин ушел бы в отставку не в декабре, а весной 1999 года;
2) премьер-министром был бы не Путин, а Примаков;
3) на думских выборах победил бы не «Медведь», а ОВР;
4) «главным олигархом» страны был бы не Березовский, а Лужков;
5) гарантию победы на президентских выборах имел бы не Путин, а опять же Примаков.
Список 2
Естественно, всё наоборот (то, что получилось):
1) не весной,а в декабре;
2) не Примаков, а Путин;
3) не ОВР, а «Медведь»;
4) не Лужков, а Березовский;
5) не Примаков, а Путин.
Объясните, какая, в сущности, разница между этими двумя списками? Не для ОВР, Примакова и Лужкова, а для России, ее народа, даже ее правящего класса в целом? Ни-ка-кой!
356
Вот если бы в пунктах 2 и 5 обоих списков и в пункте 3 стоял вместо Примакова или Путина, к примеру, Зюганов, а вместо ОВР или «Медведя» — КПРФ, то разница была бы. А так: фундаментально
— разница минимальная.
Теперь я наконец назову то, во что мы уже давно, а не только что, вошли. Это не диктатура, не деспотия. Это авторитарно-протодемократический тип власти, существующий в форме президентской республики и в виде номенклатурно-бюрократического, слабофедерального, местами квазидемократи- ческого и сильно коррумпированного государства.
Я, конечно, тоже, как и Лужков, не доктор политологии, и могу ошибиться в точности некоторых формулировок. Но, уверен, в целом и в сути не ошибаюсь.
Двумя словами я всё это вместе называю так: управляемая демократия.
В рамках этого определения разница между Россией 1992 года, Россией 1996 года и Россией
1999—2000 годов как раз есть.
В 1992 году в России была скорее просто протодемократия с элементами охлократии. В результате ельцинского госпереворота 1993 года получилась слабоуправляемая демократия. А с момента отставки Примакова и особенно с назначением премьер-министром и и. о. президента Путина — сильноуправляемая демократия, или собственно управляемая (как сформировавшийся тип власти) демократия.
Хорошо это или плохо? Это лучше, чем деспотия (диктатура) и даже чем авторитаризм, но хуже, чем просто демократия.
Что победит? Пока неясно. Ибо управляемая демократия — это переходный этап от жесткой управляемости (диктатуры) к собственно демократии.
Но очевидно, что и исторический, и политический векторы пока по-прежнему направлены в сторону демократии. Впрочем, не просто очевидно, а и доказательно.
Вспомним некоторые этапы истории нашего парламентаризма.
В 1917 году большевики во главе с Лениным берут власть, имея собственный демократический лозунг «Вся власть Советам!», но не могут проигнорировать и не менее популярный в обществе лозунг «Вся власть Учредительному собранию!». Выборы в Учредительное собрание большевики, однако, проигрывают: у них нет большинства.
357
