– Уныние, любезная Варвара Петровна, – говорил он, – совершенная пагуба для человеческой души. Разве не призваны мы радоваться жизни, даже если она не всегда к нам милостива? Всему свой срок, как говорится, когда печалиться, а когда – по-другому. Не знаю, примете ли вы мой совет, а только я на вашем месте поехал бы в теплые края. Солнце, море, прелестные виды... Какое сердце не возрадуется! Заботы ваши, графиня, оставьте мне. Попробую в память незабвенных мне людей и по душевному расположению к вам все уладить. Знаете поговорку: «Старый конь борозды не испортит». А вы решайтесь да и поезжайте со спокойным сердцем.
Поначалу Варвара Петровна лишь отмахивалась от этой мысли. Ей страшно было представить, что она окажется где-то далеко от дома одна, с маленькими детьми. Как с этим справиться, как распорядиться теми же слугами, которых следует взять с собой, – они и тут-то вовсю пользуются тем, что она строго взыскивать не умеет. И мысль о поездке, снова ненароком возникшая, прогонялась разного рода опасениями.
Не скоро по окончании траура Варвара Петровна появилась в свете. И сразу же ощутила на себе заинтересованные взгляды. Еще бы – молодая богатая вдова, причем такая прелестная!
Да, именно прелестная. Нет другого слова, которое более подходило бы к описанию внешности Варвары Петровны. Достаточно взглянуть на ее знаменитый портрет кисти Росси, где она в бальном наряде выглядит чуть смущенной, неуверенной. Ничем не напоминает графиня надменных львиц императорской столицы, что и поныне смотрят на нас из золоченых рам, словно говоря: «Ну вы же видите сами. Что к этому можно добавить?»
Варвара Петровна – другая. Почему-то вспоминается пушкинское: «Без взора наглого для всех, без притязаний на успех...» Миловидное лицо с неброскими чертами. Темные глаза, в которых заметна грусть. Голова Шуваловой чуть наклонена, словно этот роскошный наряд и эффектный густо-синий с пером тюрбан – лишняя тяжесть – вовсе не по сердцу ей, а просто так сейчас надо. Но лишь кончится сеанс у художника, она тут же бросится переодеваться в привычное домашнее платье.
...Все знали, что графиня очень религиозна. Забегая вперед, скажем, что в каждом доме, где она жила – в Петербурге или в Москве, – ею устраивалась домовая церковь. Разумеется, глубоко верующую графиню весьма беспокоила загробная участь ее бедной матери. Она старалась отмолить этот грех, сторонясь земных страстей, много и тайно помогая бедным.
Безусловно, семейная история Шаховских повлияла на жизнь этой одной из самых богатых женщин Северной Пальмиры. Ореол замкнутости, тишины и добропорядочности выделял Варвару Петровну, еще такую молодую, среди роскошных красавиц большого света.
И кто из петербургских кавалеров, подай графиня лишь малейший знак, отказался бы стать ей опорой и защитой? Время шло, но Варвара Петровна продолжала вести жизнь спокойную и уединенную. А потом и вовсе исчезла из Петербурга, как-то неожиданно для всех. Сказывали – уехала в Европу... Ускользнула, стало быть. Словно в урочный час кто-то позвал, и она решилась, медленно, но верно приближаясь к месту встречи.
...От путешествия Шуваловой по Италии остались изображения самой Варвары Петровны и двоих ее сыновей – маленьких красавчиков в гусарских куртках. Рисовал их родной брат «великого Карла» Александр Брюллов на фоне излюбленного, кажется, всеми путешественниками пейзажа: Неаполитанский залив, Везувий со струящимся над ним дымком.
Конечной целью передвижения от одной достопримечательности к другой стало местечко Веве в Швейцарии, где у Шуваловых была вилла на берегу Женевского озера. Здесь Варвара Петровна и остановилась.
Вокруг жило немало русских: людей творческих привлекали чудесные виды, тишина, обособленность от суеты больших городов, а тех, кто надеялся избавить себя от недугов, – чудесный воздух и мягкий климат.
Жизнь на чужбине освобождает от многих условностей. На вилле Варвары Петровны с большим удовольствием собирались те, кого в петербургских гостиных едва ли можно было встретить вместе: вечно безденежные и полуголодные художники, аристократы, имеющие здесь дома и угодья, путешествующий люд, снующий туда-сюда по Европе, уроженцы здешних мест, привлеченные хлебосольством, теплотой и дружелюбием обстановки, которой вообще отличаются русские дома.
Так ли уж было по сердцу Варваре Петровне это многолюдство?
Д.Н. Свербеев, встречавший ее в это время в Швейцарии, писал: «Милая эта женщина, чрезвычайно робкая и застенчивая, вменяла себе в общественную обязанность быть для всех гостеприимной, хотя, видимо, тяготилась приемами у себя два раза в неделю, на обед и на вечер, всего русского общества, а иногда и французов».
Кто-то из тех, кто наслаждался гостеприимством шуваловской виллы, в качестве некой новости и донес до Петербурга слух, что сердце прелестной Варвары Петровны напрочь поражено стрелой Амура.
Впрочем, кто бы удивился, окажись избранником графини человек ее круга. Но называли имя какого-то Адольфа Полье.
Кто это, что это? Петербургский свет исходил любопытством, но никакого объяснения не последовало. Напротив, прошел еще один слух, что этот никому не ведомый мсье Полье уже побывал раз в России – с армией Наполеона. Ах, вот как, решили в Петербурге, все знают, какой сброд приходил сюда под знаменами злодея в треуголке! Бедная, бедная Варвара Петровна! Не иначе как обморочил ее, такую доверчивую, неопытную, смазливый плут. Они же, французы, большие мастаки по этой части. Пропала она! Втянет в какую аферу, ограбит, ославит – и был таков. Словом, дамы в гостиных получили на растерзание душещипательную новость: в благородном семействе
Строгановых-Шаховских снова замаячила фигура иностранца. Неужели бедную вдову ждет участь ее матери или что-то в этом роде?
Обширная родня графини в несколько рук строчила письма в Веве с разного рода предостережениями и мольбами опомниться. Та писала в ответ о чем угодно, но не касалась интересующей родственников темы.
А что, собственно, она могла им написать? Что с ней произошло то, что может произойти с любой женщиной? Как объяснить людям, что так бывает: жизнь вновь начинается с чистого листа, и совершенно не важно, сколько тебе к этому времени стукнуло лет и сколько у тебя детей. Как, спросим еще раз, это объяснить, если сама не веришь, что такое могло случиться? Почему именно здесь, а не в каком-нибудь другом месте? Почему сейчас, когда она ни сном ни духом не ведала, что может так влюбиться – оголтело, безрассудно и без всякого удержу?
Но вот случилось же. И зеркало, привыкшее отражать меланхоличную даму в темных платьях, теперь показывало совсем другую Варвару Петровну – веселую и счастливую.
...Итак, в 1826 году почти тридцатилетняя женщина влюбляется в человека двумя годами старше. Ее
