приозерными зарослями раздавалась ружейная пальба, по полям с гиканьем носились всадники, гоняя зайцев, беседки и охотничьи домики не простаивали пустыми, давая приют влюбленным парочкам.
Парижане не отставали от соотечественников Лобанова-Ростовского, бросая якорь в Фонтенбло на недели и месяцы. Хозяин, страстный театрал и знакомец всех звезд подмостков, каждый вечер платил дань Мельпомене. «По окончании спектаклей в Париже, – читаем в сборнике биографий кавалергардов, где нашему герою отведено свое место, – многие артисты и артистки приезжали ужинать к Лобанову- Ростовскому в Фонтенбло». До зари не гасли ярко освещенные окна парадных залов. Часто случалось, что утром хозяина не могли отыскать, чтобы поблагодарить за гостеприимство.
Лишь самые близкие князю люди знали, сколь на самом деле далек он от этой праздничной круговерти: пикников, охотничьих забав и даже интрижек с прелестными премьершами театра «Варьете», которым щедро покровительствовал. Дамы из общества тоже не прочь были свести с ним тесное знакомство. Какие только нежные ручки не раскидывали перед Александром Яковлевичем своих сетей! Однако самое большее, чего они от него добивались, это недолгого свидания в красной спальне знаменитой Дианы де Пуатье, удивительной женщины, которая по возрасту годилась Генриху II в Матери и до самой смерти короля владела его сердцем.
Тем не менее прелестниц, желающих накоротке провести время с князем и в результате увезти из Фонтенбло на память какой-нибудь приятный сюрприз в бархатном футлярчике, было хоть отбавляй.
– Нет, милый друг, как хотите – но я вам не верю, – оглядывая стены, слышавшие страстный шепот влюбленного в Диану короля, говорила очередная гостья. – Признайтесь, это все басни, что рассказывают про нее. Как можно любить совсем немолодую женщину? Да еще королю? Скажите, скажите же мне! Я сгораю от любопытства.
– Это правда, мадемуазель... э-э-э, простите, я запамятовал. .. ах да, Луиза, конечно, Луиза. Так вот, мадам де Пуатье, похоже, не верила в любовь короля. Он убеждал ее, но она стояла на своем. И даже неоднократно хотела покинуть его. После смерти мужа она осталась богатой вдовой и могла бы найти себе пару. Зачем ей этот юнец? Когда Генриха заставили жениться, Диана, кажется, вздохнула с облегчением: уж теперь-то она свободна. Но не тут-то было – молодой супруг чуть ли не с брачного ложа прибежал к своей фаворитке.
– И сколько же тогда Диане было лет? Князь, немного помолчав, произнес:
– Думаю, уже за сорок.
– Невозможно! Так я вам и поверила! Она что же, по-вашему, и не старела вовсе?
– Да, моя прелесть! Диану действительно называли колдуньей. Ясные глаза, гладкая, атласная кожа, а сама – уверенная и сияющая... Да что вам мои слова – в кабинете короля висит ее портрет. Разве вы не видели?
– Не-е-т! – пожала плечами актриса. – Их здесь много висит, разных дам.
– Как жаль, что вам это неинтересно! Должны же вы хоть что-нибудь знать, кроме ваших ролей. Впрочем, я не о том. Ведь вы спросили, почему не старела Диана? То, как она жила, мне кажется, это объясняет. Представьте, каждодневный подъем в пять часов утра, купанье в озерце с холодной водой, потом на коня и часа два бешеной скачки по здешним полям. И так всегда – в любое время года. Многие придворные дамы пытались делать то же самое, но надолго их не хватало. Время шло – они теряли молодость и красоту. Диана же оставалась прекрасной.
Гостья князя возмутилась:
– Что за ужасы – купаться в холодной воде! А вставать в пять часов утра! Да я не верю вам. Вы, видно, забавляетесь, а я, как деревенская дурочка, слушаю ваши немыслимые россказни.
– Разве я способен на подобное? Но если вы мне не верите, я умолкаю.
Схватив веер с платья, лежавшего небрежной грудой в кресле, девица принялась обмахиваться, будто ей стало жарко.
– Нет уж, раз начали, то и заканчивайте. Что же дальше было?
– Дальше? – отозвался князь. – Диана была очень умна, и все три десятилетия романа с ней король всегда слушался ее советов. Но в конце концов...
– Ну конечно! – захлопала в ладоши слушательница. – Я так и знала – он ей все-таки изменил! Вот оно чем кончилось!
– Да нет же! Генрих был случайно ранен на рыцарском турнире и прожил еще несколько дней. За несколько минут до смерти, которую, кстати, ему предсказал Нострадамус, он прошептал склонившейся над ним Диане: «Я вас умоляю всегда помнить о том, что никогда не любил и не люблю никого, кроме вас».
Мадемуазель, расчувствовавшись, даже всхлипнула:
– Боже, какие же были раньше мужчины! Воцарилось молчание. Потом раздался голос Александра Яковлевича, тихий, задумчивый:
– А какие были женщины!..
...Возможно, их было в жизни Лобанова-Ростовского две – по-настоящему им обожаемые, вызывавшие поклонение. Одна – Анна Ярославна, уроженка теплого, ласкового Киева, наверно никогда не мечтавшая ни о какой короне в чужой далекой стране. Другая – Мария Стюарт, которая превратила свою жизнь в трагедию из-за короны, весьма опасного, надо сказать, украшения.
Даты рождения этих женщин разнились более чем в пятьсот лет. Анну Ярославну от ее неожиданного сородича-поклонника отделяло восемь столетий, Марию Стюарт – лет триста. Но эта арифметика ничего не значила для князя. Его покорили характеры этих женщин, их поступки, их смелость в любви, непреклонность во вражде, стремление жить так, как диктовало им внутреннее убеждение.
Известно, что люди быстро забывают отошедших в мир иной, но эти две красавицы веками не отпускали воображение историков, писателей, поэтов. Да уж, Лобанов-Ростовский был не одинок в своем интересе к ним. Разумеется, он прочитал об Анне и Марии все, что только смог отыскать в России и европейских библиотеках, вникая во все нюансы их жизнеописаний. Какими смешными в своих никчемных страстишках, которые они называют любовью, казались князю окружавшие его дамы! Мертвые теснили живых – что ж, не с одним ним такое бывало.
Оттого, вероятно, до нас не дошли сведения ни о каких сколь-нибудь заметных романах самого Лобанова-Ростовского, этого «соломенного вдовца». Маячившие возле него тени прошлого так тревожили его воображение, от них веяло такой страстью и великолепием женственности, что было бы странно завести что-либо серьезнее ни к чему не обязывающего флирта. Анна Ярославна и Мария Стюарт путали князю все карты. Его восхищение требовало выхода: Лобанов-Ростовский решил делом доказать им свой восторг и почтение.
...Эх, каким же он оказался слепцом! Столько раз бывал в Киеве, вовсю развлекался, но так и не удосужился в тиши и спокойствии Софийского собора рассмотреть изображение Анны Ярославны –
