удивленные глаза, пробираясь по стенке, боязливо ежась и останавливаясь в нерешительности на перекрестках.
То был маленький Андрэ: он бежал из лавки старьевщика Гарри Стона и шел наудачу, не зная, где приклонить голову, куда деваться. Им руководило одно желание – уйти от людей, завладевших им, и он спрашивал себя: сколько понадобится ему дней и ночей, чтобы добраться до матери, ожидавшей его, как он был уверен, в маленьком домике в Пасси.
Пробираясь тайком между бесконечными рядами угрюмых стен, мимо запертых решетчатых ворот, ставней и закрытых наглухо дверей, мальчик вспоминал приветливое жилище, где текли дни его детства под охраной матери. В его воображении воскресала зеленая лужайка в саду, где он лепил каравайчики из песка. Все это заманчиво улыбалось ребенку, звало его к себе, но вместе с тем уходило куда-то прочь, в туманную даль.
Однако мальчик не смущался этим.
Со счастливым оптимизмом невинности Андрэ надеялся, что ему дадут где-нибудь приют и укажут до. рогу к матери.
Когда он проходил мимо одного полицейского поста, возвращавшийся со службы агент заговорил с ним и спросил, куда он идет.
– Домой! – не растерявшись, ответил мальчик.
– Прощайте! – добродушно крикнул ему вдогонку полисмен.
Эта встреча встревожила Андрэ. Он инстинктивно страшился лишиться свободы, что помешало бы ему разыскивать мать, и потому стал осторожнее. Приближаясь к Темзе, он почувствовал большую усталость. Ему хотелось есть, пить, и он понял, что не может идти не останавливаясь, но нуждается в подкреплении сил и отдыхе. Все его денежные ресурсы составляли деньги, полученные в былое время на покупку лакомств и бумажных солдатиков для вырезания, то было его недельное жалованье: двадцать су, выданные ему матерью. Не зная ценности денег, Андрэ считал себя богачом, обладая этой суммой, но не решался показать свое богатство.
Между тем голод давал себя чувствовать, и горло у него пересохло. Мальчик увидел бар, где соблазнительно красовались напитки в стеклянных бутылках, а сандвичи дразнили аппетит; но он не смел войти. Бродя в мучительной нерешительности вокруг заманчивых ресторанчиков, ребенок встретил девочку- подростка, худую, бледную, с красивыми белокурыми локонами и грустным лицом. Она держала в руке цветы и как будто подстерегала выход покупателей.
– Чем вы торгуете? – спросила она Андрэ. – Где ваш товар?
Мальчику сначала пришла мысль не отвечать и удалиться. Однако кроткий вид девочки, ее нежный голос и ясные голубые глаза, вся ее убогая внешность успокоили его.
– Я ничего не продаю, – сказал он, – я прогуливаюсь. Но мне хотелось бы съесть сандвичи и выпить чего-нибудь… смородинной воды.
– Тут нет смородинной воды: это ресторан. Здесь можно получить только пиво, джин и спиртные напитки. Но, если пожелаете, я отведу вас в одно место, где вы можете поесть пирожков и выпить смородиновки. Согласны?
– Согласен, – ответил Андрэ и тотчас прибавил: – Как тебя зовут?
– Анни, – ответила цветочница, – а вас?
– Андрэ.
– Вы не лондонец, – заметила девочка, – потому что говорите с акцентом. Не из Уэльса ли вы?
– Я издалека, – ответил мальчик важничая, но не считая нужным открывать свое французское происхождение. – А ты чем занимаешься? – продолжал он.
– Я? Продаю цветы, – печально ответила девочка, – а также пляшу. Я хожу по вечерам в бары поблизости от Уайтчепела и там, когда посетители напьются, они заставляют меня плясать и дают мне деньги. Но какие попадаются иногда злые люди, если бы вы знали! Они колотят меня, заставляя плясать еще, когда я падаю от изнеможения. Но часто с ними бывают и добрые господа, ужасно щедрые, которые дарят мне по шиллингу, и по два. Они дают такую большую сумму за побои, но это случается редко. Зато уж я мигом одеваюсь, чтобы улизнуть!
– Как? – воскликнул Андрэ, тараща на нее глаза. – Ты одеваешься?
– В таверне, в барах, в угоду публике, которая пьет и приглашает девочек-подростков как я, надо плясать совсем голой на столе… О, это запрещено, и если бы нагрянул шериф, то все попали бы в тюрьму! Но это-то и нравится господам, тогда торговля идет бойче. Ах, вот мы и пришли к месту, где можно съесть пирожки и выпить смородиновый сок. Вы войдете?
Андрэ остолбенел. Мысль о том, что эта девочка, такая хрупкая, грациозная, нежная, раздевалась донага перед мужчинами, потрясла и испугала его. В своей невинности он не подумал ни о чем непристойном, скорее почувствовал страх. Рассказ Анни вызвал у него представление о мучениях, о пытке. Он понял только одно: ее били, когда пьяным людям приходила охота потешить себя видом чужих страданий.
Анни потащила своего юного друга в лавочку, где торговали сластями. На прилавке стояли тарелки с пирожными, а за ними, на хрустальной этажерке, бутылки с разными сиропами. Девочка смело потребовала то, что ей было надо, и дети принялись лакомиться. Проголодавшийся Андрэ жадно набросился на пирожки, Анни выказала больше сдержанности. Освежившись большим стаканом содовой воды со смородиновым сиропом, мальчик вытащил из кармана французскую монету в двадцать су и подал ее лавочнику. Тот посмотрел, покачал головою и сказал только:
– Не годится.
Андрэ был ошеломлен. Здесь отказывались брать его деньги? Это случилось с ним в первый раз. По воскресеньям и когда в школе не было занятий, он постоянно покупал себе лакомства в ларьках под открытым небом, и торговцы всегда принимали его деньги.
Мальчик бросил вопросительный взгляд на свою товарку. Та взяла монету, возвращенную кондитером, покачала головой и сказала в свою очередь: «Не годится!» – а потом, поняв, что у Андрэ не было других денег, сжалившись над его замешательством и начиная догадываться, что рядом с ней маленький иностранец, маленький, одинокий француз, заброшенный на чужбину, она спокойно вынула из кармана шиллинг и подала его торговцу.
Тот бросил монету на прилавок, потом рассмотрел ее и убрал в кассу, после чего с добродушной улыбкой дал шесть пенсов сдачи, говоря:
– В добрый час! Вот что значит иметь запасные деньги!
Дети вышли из лавочки. Пристыженный Андрэ хотел сказать Анни, что его родители имеют средства и, конечно, заплатят ей, но та не дала ему на это времени.
– Малютка, – сказала она, выпрямляясь, потому что ей шел четырнадцатый год и как по годам, так и по росту она оказалась старше своего товарища, – значит, у вас нет английских денег? Откуда вы? Чем занимаетесь? Вы не работаете? Какое ваше ремесло? Расскажите-ка мне! Я вам сказала, кто я такая. Слава Богу, у меня был вчера очень счастливый вечер, я долго плясала, как рассказывала вам…
– И тебя отколотили? – перебил Андрэ.
– Конечно! Да еще как больно! Если бы видели! У меня руки все в синяках и два пореза ножом на бедре. Ножом полоснул меня матрос, но зато и подарил два шиллинга. Ведь вы видели, что у меня был шиллинг, – с гордостью прибавила она. – О, я хорошо припрятала его… я отдала старухе только один… она ничего не заметила, зато я смогла заплатить за пирожное и содовую воду у кондитера, – самодовольно заключила Анни.
Андрэ вздрогнул, услышав о порезах ножа, вознаграждением за которые он сейчас воспользовался сам того не зная, и почувствовал к своей товарке жалость, смешанную с уважением. Но о какой старухе упоминала она, от которой понадобилось спрятать шиллинг? Убедившись в необыкновенном уме и других
