его так легко, так глупо.
Через несколько дней Хмельницкую, враз похудевшую, с глазами, обведенными лиловатыми кругами, снова доставили в участок.
– Вы присутствовали на венчании дочери? Разве вы не знали, что его высочество женат?
Елизавета Николаевна прикладывала к глазам платочек.
– Ах, это венчание... Не я его затевала. Я была лишь свидетельницей, не смея перечить воле князя.
– Стало быть, вы видели, что дело нечисто, и постарались сберечь обещание любовника дочери жениться на ней для шантажа?
– Упаси, Господи... Просто я берегла эти бумаги на случай, если бы дочери когда-нибудь вздумалось выйти замуж. Во избежание упреков хотела показать их жениху и тотчас сжечь. Но ведь их высочество с моей дочерью обменялись кольцами. А священник? Как же так?
– Знаете, этот брак не более чем комедия, по высочайшему повелению он расторгнут.
– Что же делать, на то монаршья воля. Нам ли ей противиться! Это все интриги графини Искандер... У великого князя нет друзей. Он так одинок. Валерия прожила с ним семь месяцев, и оба были счастливы... Нельзя ли, – тут Елизавета Николаевна на мгновение умолкла и на лице ее появилась улыбка надежды, – нельзя ли сообщить князю: я согласна – пусть не женится, пусть Валерия будет его любовницей... Но если это высоко, то горничной хотя бы или судомойкой, но честной женщиной, то есть не будет переходить от одного к другому.
Полицейский отложил перо и в раздумчивости потер себе шею. Елизавета Николаевна истолковала это по-своему.
– Вам же будет лучше, – встрепенулась она. – Их высочество из благодарности станет стараться ни в чем не провиняться перед государем. И вам хлопот меньше...
Валерию привезли в Самарканд и поселили в «Варшавских номерах», приставив у дверей двух полицейских. Ее возили на допросы, давала она и письменные доказательства. В графе «На предложенные мне вопросы отвечаю» осталась запись:
«Я пошла жить к Его Высочеству, будучи убеждена в том, что брак его с Надеждой Александровной Искандер расторгнут и что я буду его единственной женой.
Заявляю, что я ни в коем случае не согласна жить с Великим Князем в качестве любовницы...»
Когда ее привезли обратно в номер, она уткнулась в угол кушетки и горько заплакала.
Тем временем у дверей номера Валерии появились двое: крепкий мужчина средних лет и худая, как жердь, акушерка с небольшим саквояжем, в пенсне и в черной жакетке, из рукавов которой торчали красные жилистые руки. Они предъявили полицейским бумагу, удостоверявшую, что они пришли для «освидетельствования девицы, дочери статского советника Валерии Валерьяновны Хмельницкой на предмет беременна ли она».
– Да что вы, бар-р-рышня, егозите, – скрутив Валерии руки и повалив ее на кушетку, сказал, запыхавшись, здоровяк. – Ишь силища какая, а с виду не скажешь...
Усевшись рядом с девушкой и придавив ее так, что она не могла пошевелиться, мужчина сказал акушерке:
– Давай, дорогуша, делай свое дело, поспешай, а то эта рыбка вишь как бьется... Ничо, – оглянулся он назад, – мы привычные и не таких видали. Я тебя, девушка, жалею, вязать не хочу. А то связал бы – так мне мороки меньше.
Акушерка тем временем быстрыми движениями одной рукой нажимала на оголенный живот Валерии, другой, пригнув голову и словно к чему-то прислушиваясь, ощупывала ее внутри.
– Вы мне мешаете, милая... Уф, уши заложило. – Наконец, выдохнув облегченно, она вынула руку и сказала мужчине равнодушно: – Раздеть.
Охрипшая от крика Валерия совершенно обессилела и без сопротивления дала раздеть себя. Осмотрев ее, акушерка села за маленький туалетный столик и написала бумажку, которая и сейчас хранится в деле великого князя Николая Константиновича под названием «Свидетельство № 534»:
«В.В.Хмельницкая... роста высокого, шатенка, прекрасного телосложения и умеренного питания. Общий вид ее вполне цветущий. Органы груди и живота, кроме матки, никаких отклонений от нормы не дают... лобок и большие срамные губы покрыты густыми вьющимися волосами. Кожа на животе никаких особенностей не представляет, так же, как и кожа на лице. Грудные железы небольшой величины, довольно упруги, соски очень маленькие...
Эти результаты исследования В.В.Хмельницкой дают возможность заключить, что она, во-первых, некоторое время жила половою жизнью; во-вторых, что беременности в данное время у нее не констатируется...
Подписалась городская повивальная бабка О.Захарова».
Валерию препроводили в Тифлис, где Хмельницким приказали ждать дальнейших распоряжений.
До наших дней дошло прощальное письмо Валерии князю, которое сохранилось в его архиве.
Наверное, вымышленные героини, в любовных романах изъясняются более прочувствованно. Последнее «прости» Валерии, лица реального, простой девушки, у которой не имелось никаких шансов на то, чтобы о ней когда-либо вспомнили, не столь впечатляюще. Но может быть, и сегодня найдется человек, в чьем сердце это подлинное свидетельство, отголосок чужой любви, несостоявшегося счастья, вызовет сочувствие.
«Ваше Высочество,
Все перенесенные мною лишения и удары судьбы дали мне ясно понять, что все бывшее между нами результат нашего обоюдного заблуждения. Быть Вашей – в том смысле, как я хотела, я не могу и не буду; мне слишком тяжело продолжать эту историю. Прощайте. Будьте мужественны и сразу порвите все нити, соединяющие настоящее с прошлым. Обо мне не спрашивайте. Повторения попытки бежать больше не будет – мы слишком бессильны, чтобы преодолеть препятствия. Да и к чему? Не я первая, не я и последняя.
Судьба зло подшутила надо мной – буду стараться исправить старые ошибки...»
Пузырек с ядом так и остался нераспечатанным. Валерия отказалась от мысли о самоубийстве. В ее положении это тоже требовало мужества: кто не знает, как непереносима бывает душевная боль...
Неизвестно, искал Николай Константинович свою Царевну или нет. Никаких фактов, указывающих на это, не сохранилось. Следы Хмельницкой затерялись. Впрочем, если известен характер человека, можно предположить, что он предпримет в той или иной ситуации. Может быть, искал. И негодовал на судьбу, неизменно отбиравшую у него любимых...
