— Где ты их взял? — спросил я.
— О, это целая история... Я схватил фату, пока невеста принимала ванну, ну, перед тем как наряжаться. А убегая, запутался в свадебном наряде. И пока распутывался, когтями разодрал всё платье на лоскутки. Бедняжке пришлось выходить замуж в халате. Что поделаешь, наука требует жертв, — авторитетно заявил Фредерико и осторожно бросил три ниточки из подвенечной фаты в миску с остальными ингредиентами.
— А теперь что? — спросил я, продолжая помешивать.
— Теперь — волшебные слова.
Фредерико наклонился над миской и трижды вдохновенно произнёс:
— Белый снег, белый мел, чёрный котик будет бел! Белый снег, белый мел, чёрный котик будет бел! Белый снег, белый мел, чёрный котик будет бел!
Оказывается, прошло много времени, а я и не заметил. Наступила глубокая ночь. Лунный свет проникал сквозь пыльное окно и окрашивал серебром покрытые паутиной стены подвала.
И что сейчас будет? — спросил я у Фредерико.
— Как что? Я выпью глоток и побелею.
Он наклонился к миске и отпил большой глоток. Потом посмотрел на меня глазами, блестевшими от возбуждения.
— Здесь нет зеркала, поэтому скажешь, когда я начну белеть, хорошо?
— Хорошо, — согласился я.
— Ты смотришь на меня?
— Смотрю.
— Внимательно?
— Внимательнее некуда.
— Сначала может побелеть моё ухо, или хвост, или мордочка...
Я напряжённо всматривался, но не видел ни малейших изменений в цвете его мордочки, ушей и хвоста.
— Ну что там? — спросил он минут через десять. — Я побелел?
— Нет.
— Совсем?
— Совсем.
— Не может быть... Ты уверен?
— Уверен.
— Может, у тебя близорукость?
— Нет.
— Дальнозоркость?
— Нет.
— Дальтонизм?
— У меня всё в порядке с глазами.
Прошло ещё пару часов, но кот-изобретатель так и оставался чёрным.
— Фредерико, мне кажется, ты зря старался, — сказал я ему по-дружески.
Погоди, не торопись! Думаешь, стать белым так просто? Давай хотя бы рассвета дождёмся. Только смотри не усни, а то пропустишь момент превращения.
Я провёл ночь, глядя на Фредерико. Не спал и он. Всю ночь он смотрел мне в глаза и ждал, когда же они заблестят от изумления и восхищения.
— А может, не нужно было пить? — засомневался он под утро. — Может, нужно было обмазаться этой смесью? Окуну-ка я в неё хвост — вдруг побелеет.
Он окунул в миску хвост, но тот остался чёрным.
— Дружище, прости меня, — сказал я, — но, по-моему, ты зря теряешь время.
— Ты просто маловер! В моём рецепте не может быть ошибки. Значит, что-то я сделал неправильно. Может, нужно было капнуть больше росы, может, голубиное яйцо должно быть побольше. А может, правы те, кто считает, что лебеди — это единственный выход. Хотя как их достать? Ну ладно, что-нибудь придумаю... А потом я буду продавать свой рецепт чёрным кошкам и разбогатею.
— Мне пора идти...
— Ладно. Заходи на неделе, если хочешь. Надеюсь, к тому времени у меня всё уже получится.
Он продолжал внимательно изучать свой хвост, а я потихоньку вылез из подвала на улицу.
ПОД КОРЫТОМ
Глава двадцатая,
в которой я скрываюсь в прачечной и встречаю там старую знакомую
А хотел бы я изменить свой цвет, если бы это было возможно? — спрашивал я себя, шатаясь по переулкам незнакомого района. И если бы удалось побелеть, это был бы по-прежнему я, или уже кто-то другой?
Когда я проходил по саду с увитыми виноградом беседками, малыш, писавший в железный горшок, увидел меня и неистово заверещал во всё горло, подпрыгивая и обрызгивая всё вокруг:
— Мама! Мама-а-а-а! Чёлная коска! Чёлная коска!
Помянутая мама в цветастом халате с засученными рукавами развешивала на верёвке кофточки и слюнявчики. Услышав вопли своего чада, она обернулась, заметила меня, и корзина с бельём выскользнула у неё из рук.
— О боже! — закричала она, меняясь в лице. — Помогите! Убивают! Чёрная кошка!
С грохотом распахнулось окно, за ним другое. Из десятков окон смотрели на меня люди — кто с ненавистью, кто с испугом, а кто с отвращением. Какая-то старушка в страхе перекрестилась.
— Лови её! — издал клич мужчина в пижаме, поливавший из шланга дорожки перед домом.
— Лови её! — эхом прозвучал голос цирюльника, выбежавшего из парикмахерской с бритвой в руках. Следом за ним выскочил клиент с пеной на щеках и раскрытым складным ножом в руке. Двое стариков, игравших в нарды в кофейне за углом, тоже бросились за мной, угрожающе потрясая своими палками.
Я пустился наутёк по узким улочкам, с трудом огибая столбы, врезаясь в детские коляски, проскальзывая в ногах у домохозяек, которые возвращались с рынка, нагруженные овощами. Из окон, с балконов, с веранд в меня швыряли ботинки, босоножки, туфли, тапочки и сандалии. Если б у меня было время собрать всё это, я смог бы открыть обувную лавку.
В конце концов я запрыгнул в сад с вьющимися растениями, забрался на террасу и через полуоткрытую дверь проник в прачечную. Здесь я перевёл дух и огляделся. В глубине комнаты, под окном с потрескавшимися стёклами, я приметил перевёрнутое деревянное корыто, которое опиралось одной стороной на низкую мраморную скамеечку. Я залез под корыто, оно пахло стиральным мылом. И тогда я их увидел — эти синие глаза. Они блестели в полумраке как драгоценные камни. Похоже, в этом месте спряталась ещё одна кошка. Где-то я уже встречал эти синие глаза... А потом я увидел у неё на шее розовую бархатную ленточку с серебряным колокольчиком — и сразу всё понял.
— Агата! — мяукнул я.
Она меня тоже узнала.
— И ты скрываешься?
— К несчастью. А впрочем, и к счастью, раз я встретил тебя.
— За тобой гонятся?
— Ещё как!
— Кто бы мог подумать, что мы встретимся в прачечной под корытом, спасаясь бегством...
