— Да, это так, — с лета подхватив фразу оппонента, откликнулся Сципион, — мы объявили войну, потому что в отличие от вас не ведем необъявленных войн. Это Ганнибал, пользуясь попустительством своего государства, мог затеять боевые действия, скрывая их смысл. Но мы все делаем честно и, прежде чем наказать вероломного пунийца, запросили по этому вопросу свой народ, фециал бросил копье у колонны на Марсовом поле, оповестив о нашем решении богов, и затем напрямую сообщили о нем вам, после чего только и начали подготовку к войне. Стоит ли тебе, Газдрубал, еще спорить, если иметь в виду, что к моменту возвращения нашего посольства, Ганнибал уже расправился с союзным нам Сагунтом и держал путь к Альпам?
Дальше со стороны обоих соперников последовали стремительные реплики подобно обмену быстрыми выпадами фехтовальщиков, только звук речей при этом был слаще, чем звон мечей. Сифакс едва успевал переводить взгляд с одного оппонента на другого.
— Кстати о Сагунте, — сказал Газдрубал, — почему, Корнелий, вы ссылаетесь на него, как на повод к войне, ведь этот город находился в нашей части Испании?
— Договор с Газдрубалом, зятем Гамилькара, не только фиксировал границу между зонами нашего с вами влияния по Иберу, но и гарантировал неприкосновенность союзников друг друга. Там говорилось и конкретно о Сагунте.
— Но с Газдрубаалом у вас был не договор, а договоренность. Он по нашему обычаю просто дал клятву лично соблюдать предложенные вами условия. Его обещание не распространялось на последователей и ни к чему не обязывало Ганнибала.
— Прекрасное, надежное для союзников государство, в котором магистрат одни свои действия может трактовать как исходящие от всей общины, а другие — как личные! После такого заявления следовало бы прекратить любые споры с вами с целью установления истины, ибо там, где царит произвол, нет места справедливости. Но и при такой беспринципности с вашей стороны я все же уличу вас во лжи. Если вы не считаете договор Газдрубала государственным, почему тогда признаете часть его, касающуюся границы по Иберу?
— А… а мы воспринимаем эту реку лишь как естественный предел наших владений, за который нам нет надобности переходить, и только.
Тут Публий посчитал, что пора вернуть себе инициативу и пространной речью вынудил карфагенянина молчать.
— Газдрубал, я сочувствую тебе как человеку, поскольку, будучи патриотом, ты вынужден защищать безнадежную позицию. Но при всей симпатии к тебе должен заметить, что в этом случае даже твоя изворотливость не способна придать видимость справедливости поступкам твоих сограждан. Может быть, благодаря проявленным тобою талантам, ты сумел бы уговорить женщин, но убедить мужчин без реальных доводов невозможно. Опять-таки обращу внимание на то, что, если бы Ганнибал не воспринимал Сагунт как союзника Рима, он не искал бы столь мучительно повод разрушить его, а сделал бы это открыто. Однако же Ганнибал понимал, на что он идет, и для обоснования своих действий перед собственным же сенатом ему пришлось прибегнуть к таким ухищрениям, о которых и говорить-то неудобно.
Сципион сделал паузу и выжидательно поглядел на Сифакса.
— Продолжай, Корнелий! — нетерпеливо воскликнул нумидиец. — Ничего не скрывай, я хочу знать всю правду.
— Изволь, царь, я скажу тебе все, ибо лучше учиться на чужих ошибках, чем на собственных. Подчинив окрестные народы и подобравшись к Сагунту, Ганнибал попытался поднять восстание в самом городе, завербовав себе сторонников среди его населения точно так же, как он набирает наемников в свое войско. Однако сагунтийцы предпочли свободу посеребренному карфагенской монетой рабству. Мятеж не удался. Но Ганнибал не унывал и в другом месте применил пунийские деньги с большей пользой. И вот в один прекрасный, а может быть, самый черный день Карфагена к Ганнибалу прибыли послы небольшого народа турдулов с жалобой на… сагунтийцев. Оказалось, жители самого богатого города Испании возжелали имущества беднейшего племени и заразились стремленьем, бросив свои роскошные жилища, погреться у варварских костров. Стоит ли упоминать, что послание необразованных аборигенов было составлено весьма грамотно? И, более того, по всем правилам пунийского красноречия. Говорят, будто Ганнибал и не взглянул на письмо. Это и понятно: текст его был известен ему раньше, чем самим турдулам. Едва увидев послов, он объявил конфликт слишком серьезным и отправил испанцев в Карфаген. Опережая их, в Африку понеслись тайные инструкции Ганнибала к своим сторонникам в сенате. Политическое сражение Ганнибал провел с таким же блеском и расчетливостью, как впоследствии «Канны». «Бурю возмущения» вызвали в исподволь подготовленном им Карфагене «происки коварных сагунтийцев», угрожающих не только турдулам, но и «всей Испании». Сенат дал Ганнибалу полномочия действовать по отношению к Сагунту по своему усмотрению, чего он и добивался. Половина дела была выполнена, конфликт развязан, оставалось втянуть в него римлян. Пуниец тут же подступил к городу, жители которого, не имея представления о том, какие они нехорошие, возмутились и направили к нам просьбу о помощи. Следует отметить, что Ганнибал с присущим ему коварством выбрал для нападения на нашего союзника тот момент, когда у нас шла война с галлами и иллирийцами. Мы же, привыкшие действовать по закону, послали в Испанию делегацию, дабы решить спор мирным путем, наивно полагая, что суть ссоры в местных разногласиях, а не в намерении Ганнибала вторгнуться в Италию. Однако Пуниец не принял наших послов, прибавив к нарушению договора еще и оскорбление. Теперь римляне вынуждены были обратиться непосредственно в Карфаген и требовать суровых мер против Ганнибала. Тем временем тот, кто «заварил эту кашу», прилагал все усилия, чтобы успеть взять Сагунт пока идут переговоры. При этом он, кстати сказать, проявил полную неспособность штурмовать хорошо укрепленные города, что подтвердилось позднее в Италии. В дальнейшем под напором гигантских пунийских полчищ Сагунт все же пал, и всякие дипломатические мероприятия потеряли смысл. Тогда-то мы и отправили посольство с Фабием и Эмилием во главе, о котором упоминал ты, Газдрубал. Представ перед карфагенским советом и еще раз безуспешно воззвав к справедливости, представители народа римского объявили войну, которую Ганнибал исподтишка начал еще год назад.
— Конечно, Корнелий, ты говоришь убедительно, — со вздохом промолвил Газдрубал, — Ганнибаал первым сделал шаг к войне, но лишь для того, чтобы отвратить угрозу. Если бы он вас не опередил, вы вступили бы в Африку.
— Еще раз повторяю, что при желании мы могли бы это сделать во время вашей войны с ливийцами. И, вообще, Газдрубал, подумай, чего могут стоить твои «если», когда существуют факты.
— Но ведь вы направили войска не только в Испанию, но и в Сицилию, где не было Ганнибала, но откуда можно было бы переправиться в Африку!
— Перед угрозой войны мы поставили легионы у границ своих владений. Что может быть естественней!
Между тем Сифакс, давно определивший свою позицию по предмету спора, утомился от обилия информации и заскучал. Увидев это, Публий сказал:
— Газдрубал, по-моему, мы с тобою излишне увлеклись деталями наших взаимоотношений, представляющими интерес только для нас. Поэтому попытаемся теперь взглянуть на проблему с иной стороны. Ответь мне, Газдрубал, кто опаснее для мирных народов: полчища наемников или гражданское ополчение? Кто более склонен к захвату чужого: толпа варваров, промышляющих разбоем, или городское население, отрываемое войною от своих семей? От кого ждать справедливости: от тех, кто всю жизнь провел в лагерях, чья профессия — война, или от крестьян, занятых обработкой земли и берущихся за оружие лишь в крайней необходимости? Так вот, доказательством законности, праведности ведомых нами войн, помимо прочего, служит тот факт, что мы не держим наемников, по самой своей природе заинтересованных в грабеже. Римский солдат — ремесленник или крестьянин, наши воины — это люди, которые заняты мирным трудом, и уж если они покидают свои дома, то только для защиты Отечества. Они — граждане, их невозможно сделать слепым орудием воли полководца! И наоборот, почти вся армия карфагенян — наемники, которые просто физически не могут существовать без войны. Мир для них значит голодную смерть или — разорение для их хозяев.
— Однако и с наемниками можно совершать добрые дела, — собравшись с мыслями, сказал Газдрубал. — Ты, Корнелий, недавно говорил, будто римляне пришли в Сицилию, чтобы оказать помощь местным городам. Но то же самое я могу утверждать и относительно Ганнибала: он освобождал италийские
