— Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Цветное телевидение? Здесь? Немыслимо!
— И тем не менее, сэр, у них оно есть, — осмелился возразить Хефни. — Мы сами видели.
— Да, это так, — подтвердил Фейн.
— Молчать! — Круин был готов испепелить взглядом слишком ретивого лингвиста. — С вами разговор окончен. Меня сейчас интересуют эти двое, — он снова воззрился на дрожащего мелкой дрожью Хефни. — Дальше!
— В них, без сомнения, есть что-то странное, чего мы еще не можем пока понять. — У них нет, например, всеобщего эквивалента. Они обменивают один товар на другой, не учитывая его товарной стоимости. Они работают, когда им хочется. Если не хочется — не работают. И, несмотря на это, они почти все время что-то делают.
— То есть как? — недоверчиво спросил Круин.
— Мы спрашивали их, почему они работают, если никто и ничто их не принуждает. Они ответили — работают, чтобы не было скучно. Мы это объяснение не приняли, — Хефни развел руками. — Во многих местечках у них маленькие фабрики, которые в соответствии с их непонятной, противоречащей здравому смыслу логикой являются увеселительными центрами. Эти фабрики работают только тогда, когда кому-нибудь вздумается поработать.
— Что, что? — переспросил совсем сбитый с толку Круин.
— Вот, например, в Вильямсвилле, небольшом городке в часе ходьбы от дома Мередитов, есть обувная фабрика. Она беспрерывно работает. Иногда туда приходят десять человек, иногда набирается до пятидесяти, а иногда и до ста. Но никто не помнит, чтобы фабрика остановилась хотя бы на день из-за отсутствия добровольной рабочей силы. Марва, старшая дочка Мередитов, пока мы у них гостили, три дня работала на этой фабрике. Мы спросили ее, что заставляет ее ходить на фабрику.
— И что же она ответила?
— Сказала, что ходит для собственного удовольствия.
— Для собственного удовольствия… — Круин силился понять, что это могло бы значить. — Удовольствие… хм, а что, собственно, это такое?
— Мы этого не выяснили, — признался Хефни. — Виноват языковый барьер.
— Черт бы побрал этот языковый барьер! Сгори он в пламени Солнца! — выругался Круин. — Она ходила на фабрику в принудительном порядке?
— Нет, сэр.
— А вы уверены в этом?
— Да, уверены. Работать на фабрику ходят по желанию. Других побудительных причин нет.
— А за какое вознаграждение они работают? — Круяп подошел к проблеме с другой стороны.
— Ни за какое или почти ни за какое, — проговорил Хефни, сам не веря своим словам. — Один раз она принесла пару туфель для матери. Мы спросили, не плата ли это за труд? Она ответила, что туфли сшил один ее приятель по имени Джордж и подарил ей. А вся недельная продукция, как нам объяснили, была отправлена в соседний город, где в то время в обуви появилась нужда. Город в свою очередь собирается поставить партию кожи, но сколько этой кожи будет, никто не знает. Да и никого это не волнует.
— Какая глупость, — рассудил Круин. — Нет, это чистый идиотизм.
Он подозрительно посмотрел на психологов, не выдумали ли они сами эту явную несообразность.
— Даже самое примитивно организованное общество не может функционировать, когда в экономике царит такой хаос. Вы, по-видимому, рассмотрели очень немногое. Остальное или вам не показали, или вы со своим куцым умишком не сумели ничего понять.
— Уверяю вас… — начал было Хефни.
— А впрочем, это не имеет значения, — отмахнулся Круин. — Не все ли мне равно, на каких принципах держится их экономика? В конце концов им придется работать так, как мы им прикажем. — Круин подпер кулаком тяжелый подбородок. — Меня больше интересует другое. Вот, например, наши разведчики сообщают, что на планете много городов. Одни города населены, но плотность населения в них очень мала. В других совсем никто не живет. Они покинуты. Города, где есть жители, вполне благоустроены. В них имеются прекрасные взлетные площадки для летательных аппаратов. Как могло случиться, что такое примитивное общество имеет летательные аппараты?
— Одни делают обувь, другие — летательные машины. Каждый делает, что умеет, занимается тем, к чему испытывает склонность.
— У этого Мередита есть летательная машина?
— Нет, — ответил Хефни. Вид у него был растерянный, как у человека, потерпевшего полное фиаско. — Если ему понадобится самолет, он подаст заявку на телевидение, где есть специальная программа спроса и потребления.
— И что тогда?
— Рано или поздно он получит самолет, новый или подержанный. Даром или в обмен на что-нибудь.
— И для этого надо всего только подать заявку?
— Да.
Круин вышел из-за стола и стал мерить рубку шагами. Стальные пластины на каблуках щелкали по металлическому полу, золотые колокольчики мелодично позвякивал ли в такт. Он был зол, неудовлетворен, нетерпение сжигало его.
— В вашем идиотском сообщении нет никакой информации.
Он вдруг остановился перед Хефни.
— Вы хвалились, что будете моими глазами и ушами. — Громко фыркнув, Круин продолжал: — Невидящие глаза и заткнутые ватой уши! Хоть бы одна цифра, характеризующая их силы, хоть бы…
— Прошу прощения, сэр, — рискнул прервать командора Хефни, — их всего двадцать семь миллионов.
— Ага, — на лице Круина отразился живейший интерес. — Всего двадцать семь миллионов? Вот как! Население Гульда в сотни раз превосходит население этой планеты, а размеры планет почти одинаковы! — Он на секунду задумался. — Плотность населения здесь чрезвычайно мала. Во многих городах нет ни одной живой души. Но у них есть летательные машины и другие механизмы, которые могла создать только высокоразвитая цивилизация. То, что мы видим, — это остатки великой цивилизации. Вы понимаете, что это означает?
Хефни замигал, ничего не ответив. Калма нахмурился. Фейн и Парт стояли молча, с непроницаемыми лицами.
— Это означает одно из двух, — продолжал Круин, — войну или мор. Или то, или другое, но в масштабах всей планеты. Я должен иметь информацию, проливающую свет на этот период их истории. Я должен знать, какое оружие они применяли в этой войне, сколько этого оружия осталось и где оно хранится. Если же это не война, то какая именно болезнь опустошила планету, чем она вызывается и как ее лечат. — Круин замолчал и, чтобы придать вес своим словам, постучал кулаком в грудь Хефни. — Я хочу знать, что они скрывают, что так тщательно прячут от ваших глаз, потому что эти добряки могут не сегодня-завтра напасть на нас. И тогда, если мы не разгадаем их тайны, мы будем беспомощны перед ними, и мы погибли. Кроме того, я хочу знать, кто отдаст приказ о первом ударе, где находятся эти люди.
— Все понятно, сэр, — с сомнением в голосе проговорил Хефни.
— Вот какая информация мне нужна от ваших шестерых туземцев. Информация, а не приглашение на обед. — Увидев, как Хефни от страха замигал, Круин жестко усмехнулся. — Если вы сами все вытянете из своих подопечных, это будет занесено в графу отличий вашего послужного списка. Но если мне придется делать вашу работу — пеняйте на себя.
Хефни отрыл было рот, потом закрыл и затравленно посмотрел на Калму, который стоял ни жив ни мертв.
— Можете идти, — отпустил всех четверых Круин. — В вашем распоряжении одна неделя. Если вы не выполните задания, я расценю это как дезертирство с линии фронта, и вас будут судить как находящихся на действительной службе со всей строгостью, предусмотренной Дисциплинарным уставом.
Все четверо побледнели, отдали честь и двинулись по одному к двери. Круин, презрительно сощурившись, глядел им вслед. Подойдя к иллюминатору, он стал смотреть, как за стеклом быстро сгущаются сумерки. На востоке слабо светилась мерцающая звездочка. Она была очень далеко, но Гульд был еще дальше.
На шестнадцатые сутки, в полдень, командор Круин, начищенный и при всех орденах, под резкий звон золотых колокольчиков отправился к зеленому холму. На границе выжженной зоны ему отдал честь недавно поставленный здесь часовой. Лицо у него было мрачное, и козырял он вяло.
— Вот как ты приветствуешь начальство! — сказал ему Круин, поймав его угрюмый взгляд.
Часовой еще раз отдал честь, на этот раз чуть живее.
— Давно не занимались строевой подготовкой, — ехидно заключил Круин. — Отвыкли от военной дисциплины. Я знаю, чем от этого лечат. Каждый день в течение целого периода будешь тренироваться — отдавать честь. — Взгляд Круина не отрывался от лица часового. — Ты что, немой?
— Никак нет, сэр.
— Молчать! — рявкнул Круин. И, выпятив грудь, добавил: — Продолжай нести караул.
Остекленевший взгляд часового блеснул возмущением, он молча отдал честь третий раз, повернулся, щелкнув по уставу каблуками, и зашагал вдоль края выжженной полосы.
Взойдя на холм, Круин сел на большой валун. Сначала посмотрел налево, на долину космических кораблей, затем перевел взгляд в другую сторону, туда, где росли деревья, тянулись возделанные поля и вдали виднелись домики. Стальной шлем, украшенный литыми крыльями, давил голову, но он не снял его. Серые глаза холодно созерцали изпод нависшего козырька открывшийся ему мирный пейзаж.
Наконец она пришла. Он сидел здесь уже полтора периода, а ее все не было, но он чувствовал, знал, что она придет, знал, хотя и не мог понять, какой тайный инстинкт подсказал ему это. Никакого желания видеть ее у него не было. Никакого. Да, не было.
Она легко шла между деревьями на своих тонких длинных ногах. С ней пришли Сыо и Сэм и еще три молоденькие девушки. У них были большие смеющиеся глаза. Волосы-у всех были темные, а ноги длинные.
— Привет! — окликнула они Круина, увидев его.
— Привет! — как эхо, повторила Сью, тряхнув мышиными хвостиками.
— Пьивет! — надул щеки малыш, стараясь не отставать от сестер.
Круин нахмурился. Его сапоги и шлем сияли на солнце.
— Это Бекки, Рита и Джойс — мои друзья, — сказала Марва на своем странном гульдском языке.
Все три улыбнулись Круину.
