относящихся к этому селу.
Так, деревня Борискова, обрабатывавшая в 1603 г. силами 11 крестьян 56 десятин земли и имевшая «лесу непашенного полторы версты», к середине века силами 31 крестьянина распахала уже 636 десятин. И, вероятно, в помощь крестьянам были неучтенные рабочие руки из числа людей, поселившихся на их дворах. В крестьянских общинах росло число захребетников, соседей и подсоседников, маскирующихся чужим тяглом («у которых своих дворов нет, живут в соседех»). Крепкий хозяин принимал захребетника на свой двор или даже в свою избу, кормил его в обмен на помощь в работе. Обычно, чуть встав на ноги, захребетник переходил в бобыли, платил небольшой бобыльский оброк. И уже потом, когда у него подрастали дети, при поддержке общины и землевладельца становился крестьянином.
Общины были заинтересованы в новых членах, выделяли им землю (усадебную, пашенную и угодья), старались предоставить некоторую материальную помощь.
Такие же процессы шли и в посаде, и в стрелецких слободах.
К середине XVII в. почти исчезли в писцовых книгах описания пахотных лесов, перелогов и «зарослей». Вместе с иссушением болот уменьшалось количество источников, падал уровень воды в небольших реках, уменьшалось количество водяных мельниц. К тому же и изменение климата выражалось в снижении средних годовых температур и уменьшении осадков.
В южную часть Закамского края приходили люди из Перми, которые жаловались в челобитной, что «у них де у Пермич место подкаменное, студеное, хлеб не родится, побивает мороз по вся годы». Переселялись туда крестьяне с Вятки, как, например, в 1626 г. целой общиной «Попов с товарыщи» стали «жити на пашне, на льготе, на Чалне» при впадении ее в Каму. В Чалнинском починке в 1643 г. насчитывалось 118 крестьянских и бобыльских дворов, а в 1651 г. – втрое больше. Починок становится селом с полным самоуправлением, денежный и хлебный оброк оно платит дворцовому приказу по «крестьянским сказкам, а не по мере».
Как и прежде, соседство с немирными кочевниками требовало от крестьян участия в оборонных мероприятиях. Так, в Тетюшском уезде надо было высылать с 10 дворов по человеку «с пищальми, с саблями и со всяким боем». Поволжское крестьянство было хорошо вооружено властями, да и, видимо, обучено ратному делу. В крупных европейских государствах того времени оружие крестьянам не доверяли.[283]
В Казанском уезде правительство обратило внимание на те места по Каме, которыми ногаи пользовались для перехода с луговой стороны на правую, нагорную. На одной из переправ, со времен царя Ивана, стоял Лаишевский город, а вот Анатошский перевоз с 1620-х гг. сторожили вооруженные крестьяне из ближайшей деревни. Назвали ее соответственно Сторожевой.
Вместе со сведением лесов уменьшалась их защитная роль, поэтому государство должно было прибегать к новым оборонительным мерам. На левых и правых притоках Свияги, Карле и Килне возникли укрепленные слободы, которые населили полковыми казаками.
Симбирская и Закамская черты
В1648 г. на правом берегу Волги от нового города Симбирск началась постройка протяженной черты в юго-западном направлении. Она состояла из полос, где в несколько рядов шли рвы и валы, которые в лесных массивах сменялись засекой.
Строили черту шесть лет – с числом занятых работников от 3,3 до 4,9 тыс. человек.
На дистанции от Симбирска до Инсара встало 8 острогов.
В Инсар перешла часть темниковских жителей. Переселенцы, обосновавшиеся в городе, получали жалованье на дворовое строение – 4–5 руб. и огнестрельное оружие.
На новой черте селили казаков, переведенных из Тетюш, Лаишева, Арска, Карлинской слободы.
Поселившихся здесь мордвинов прибирали в казачью службу, татар – в «государеву конную службу».
За Инсарским острогом черта тянулась и дальше на юго-запад до соединения с Нижне-Ломовскими укреплениями, которые входили в состав Козлово-Шацкой черты.
Черноземная правая сторона Поволжья, ограниченная с севера Тетюшской засекой, а с юга новой Симбирской чертой, стала базой для раздачи земли помещикам, как русским, так и представителям поволжских народов. Получив землю, последние были заинтересованы не меньше русских в ее защите от вторжений кочевников.
Помещик XVI и XVII в. был щитом, мечом и рабочей лошадью фронтира – без него невозможно было защитить плоды любой созидательной деятельности от хищничества кочевых степняков и разбойничьих шаек. Без него на фронтире не удержалось бы никакое оседлое население, да и просто эта земля была бы потеряна.
Помимо исполнения гарнизонной службы много служилых людей было задействовано на сторожах, которые в Поволжье обычно располагались на возвышенных местах.
Им предстояло следить за тем, чтобы «воинские люди в Симбирску и к… Симбирской черте на русские и на мордовские деревни безвестно не пришли и дурна какого не учинили и уездных людей не повоевали, и не побили, и в полон не поймали».
В степь за черту направлялись разъезды и станицы – для «проведывания вестей про неприятельских воинских людей».
К середине XVII в. до Камы добираются калмыки (монголы-ойраты). За предыдущие 40 лет они перекочевали с берегов Ишима и Тобола на верховья рек Яика и Ори, а в 1630-е гг. их кибитки появились между Яиком и Волгой. Здесь калмыки принялись грабить ногаев, отчего те двинулись на правый берег Волги. Одни шли в Крым, другие умоляли о спасении астраханских воевод. [284]
Русские заслоны не могли противостоять многочисленной калмыцкой орде. Вскоре 40 тыс. ногайских воинов на левобережье Волги подчинились калмыкам, как и туркмены восточного берега Каспия.
В 1639 г. калмыцкая орда ударила по Самаре.
В начале 1640-х гг. на левой стороне Камы появились три острожка: Ахтачинский, Мензелинский и Шешминский – «для обороны Закамской стороны от воровских людей, от Башкирцев и от Калмыков». Однако крепкой обороны создать не удалось.
В 1643–1644 гг. кочевники уничтожают деревни Преображенского монастыря на реках Бездне и Чертыке. Убито и уведено в плен более 90 человек, монастырского и крестьянского имущества похищено на 4 тыс. руб.[285] И десятилетие спустя на реке Чертыке «пустошь, что была деревня Чертыковская старая», на реке Бездне «тогож монастыря пустошь, что был Старцов».[286]
В начале 1644 г. правительство послало на калмыков служилых людей из Самары и Уфы. Самарский воевода Плещеев наконец наносит кочевникам поражение.
Битые калмыцкие правители присягнули Москве, получив «повольный торг в государевых городах». Но эта присяга имела скорее характер восточной хитрости. Так кочевые вожди хотели избежать военных акций русского правительства, получать подарки за «красивый внешний вид», а меж тем продолжать набеги, ссылаясь на то, что отдельных гордых батыров обуздать невозможно, никого не слушаются, понимаешь.
И вот уже тайши «на той своей шерти[287] не устояли, учали приходить под Сибирские городы, под Уфу, под Саратов, под Астрахань и на Ногайские улусы; и приходя городы и уезды воюют, села и деревни жгут, ногайские улусы разоряют, людей побивают и в полон емлют».[288]
В 1650 г. при впадении Чалны в Каму воздвигнут город «для обереганья от приходу Калмыцких и Ногайских воинских людей», окруженный со всех сторон тарасным валом, с двух сторон рвом, подле которого вбиты надолбы.[289]
На валу было 6 башен: 4 угловые – глухие, а 2 – с проезжими воротами. Имелись 6 затинных пищалей, дубовый погреб для пороха, помещение, где хранилось «стрелецкое знамя дороги зеленые, на
