и уже в следующее мгновение они промокли до нитки.
— Мы должны найти хотя бы какое-то укрытие, пока не кончится ливень, — сказал Дуэйн, оглядываясь вокруг.
— Смотри, вон там виднеется что-то похожее на навес. Бежим! Они бежали, а ноги проваливались в мокрый песок. Вслед им гремел гром и вспыхивали молнии. Дождь лил стеной, как будто Зевс устроил вечеринку, обрушив на землю потоки воды, сопровождая их гулкими раскатами грома.
Они оказались перед дверьми гаража для лодок. Когда они открывали дверь, то молния осветила внутреннее пространство, и они увидели по сторонам от себя две плоскодонки, свернутые канаты, сложенные паруса, несколько весел и полки с краской и всевозможными лодочными приспособлениями.
Сунув руку в карман брюк, Дуэйн достал оттуда зажигалку. Небольшое пламя осветило эллинг, откуда сильно пахло краской и смолой. Слабое пламя дрожало, точно вотвот собиралось погаснуть, а над головой послышались свистящие звуки.
— Это всего лишь летучая мышь, — заметил Дуэйн коротко. — Нам повезло с освещением — здесь лампа.
Это была небольшая керосиновая лампа. Встряхнув ее, Дуэйн понял, что на дне есть немного керосина. Он снял стеклянный колпак и зажег фитиль. Поставив лампу обратно, он посмотрел на Рослин.
От дождя рубашка прилипла к телу, а волосы прядками свисали на лоб. Она немного дрожала — мокрая, холодная, нервничающая под пристальным взглядом Дуэйна.
Перешагнув через одну из лодок, он подошел к ней.
— Ты, кажется, промокла больше, чем я, — дотронулся он до ее рубашки, не замечая, или не желая замечать, что она задрожала еще сильнее от его прикосновения.
— Ты не можешь оставаться в этой мокрой одежде, — и быстрым движением он снял свой черный свитер, заменивший шелковый пиджак. Пощупав, он протянул его Рослин. — Ты можешь надеть вот это, так как дождь почти не промочил шерсть. Боже, да у тебя же зуб на зуб не попадает. Снимай-ка сейчас же свою рубашку, быстро, ну же, не то простудишься!
Она стояла у двери лодочного гаража, по крыше барабанил дождь. Хотя она и понимала смысл произнесенных Дуэйном слов, но сделать то, что он просил, она не могла.
Ее продолжало колотить, и она чувствовала себя раздавленной.
— Есть две вещи, которые сводят меня с ума в женщинах: ложная скромность и упрямство. На — лови! — И он кинул ей свитер, который она автоматически поймала. — Я отвернусь, а ты снимай свою рубашку и надевай мой свитер. И делай, как я тебе говорю, иначе я сам сниму ее с тебя, Рослин Брант.
Ее трясло, и она увидела, как сквозь узкие щелочки смотрят на нее зеленоватые глаза Дуэйна. Он отошел и закурил сигарету. Дрожащими пальцами она принялась расстегивать рубашку, потом, сорвав ее, просунула руки в рукава свитера и быстро через голову натянула его на себя.
Свитер еще хранил тепло его тела, попахивая дымом и мужским одеколоном. В бедрах он был ей свободен, так что скорее она была похожа на мальчишку-сорванца во взрослой одежде, чем на молодую женщину.
В тот момент, когда она расправляла рубашку на корпусе лодки, чтобы она просохла быстрее, повернулся Дуэйн и посмотрел на нее оценивающим взглядом.
— Черт возьми! — И на лице у него появилась усмешка. — И как только вы могли себе вообразить, что при виде вас я могу потерять над собой контроль. Несмотря на то, что я вырос в джунглях, мисс Брант, и у меня есть свои представления о женщинах.
«Да уж», — подумала Рослин и тут же представила себе, как выходила из его спальни Изабелла в прозрачном пеньюаре, под которым легко угадывались очертания ее тела.
— Наверняка, эта гроза скоро кончится, — сказала она.
— Вряд ли. — В это мгновение сверкнувшая молния осветила помещение, и следом за ней прогремел гром, да такой силы, что, казалось, рушились прибрежные скалы. — Теперь-то, я полагаю, вы убедились в том, что наш климат, как впрочем, и наши эмоции, нельзя назвать умеренными.
— Начинаю это понимать. — Она прислонилась к лодке, на которой была разложена рубашка, приподнимая пальцами прилипшие к вискам волосы, всем телом ощущая тепло свитера, связанного из грубой шерсти.
— Надеюсь, вы не жалеете, что отдали мне свитер, — добавила она.
Он стоял, прислонившись к пальмовому стволу, который служил подпоркой для крыши лодочного гаража. За дымом от сигары прятались зеленые глаза. От него исходила опасность мужской силы, она отражалась даже в сверкающей меди его волос. И несмотря на то, что сила эта была под его контролем, Рослин не оставляло беспокойство.
— Я привык к крайностям местного климата, — продолжал он разговор. — Вы и представить не можете, как холодно иногда бывает в пустыне, особенно по ночам и перед рассветом. Солнце здесь жаркое, но климат, в действительности, весьма прохладный. Можно сказать, — он лениво взглянул на кончик догорающей сигары, — что он похож на женщину.
— Или умеренный, о чем не так просто догадаться, но с возможными отклонениями до прохладного. — Ее дерзость на самом деле была всего лишь защитой, сработавшей из-за того, что они остались одни в грозу.
— Конечно, — согласился он. — В пустыне всякое бывает, как и в отношениях с женщиной.
— А вы, господин Хантер, предпочитаете иметь дело с настроениями пустыни, а не женщины, не так ли?
— Да. — И она заметила его саркастическую улыбку.
— Вы правы. Мужчина в случае с пустыней имеет возможность получить наслаждение, не затрагивая собственных чувств.
— Разделяет ли Изабелла ваши чувства?
Только после того, как Рослин задала свой вопрос, она полностью осознала смысл сказанного. Дуэйн не шевельнулся, но она видела, как под белой рубашкой напряглись мышцы, обозначив грудную клетку и плечи. Бросив окурок на пол, он загасил его каблуком.
— А почему собственно Изабелла должна ответить на мои чувства? — В своей обычной манере произнес Дуэйн.
Рослин была не в силах взглянуть на него, она знала, что не мигая, на нее с усмешкой смотрели желтоватозеленые глаза.
— Я же не школьница, — вызывающе сказала Рослин. — Я знаю, что мужчина и красивая женщина не говорят о погоде или о пустыне, когда они одни в спальне.
— Так чем же они занимаются? — В его голосе прозвучала решительность.
Краска залила ей лицо. Ведь то, что было между ними и Изабеллой, ее абсолютно не касалось. И странно, что вместо того, чтобы рассердиться, он, скорее, был удивлен и весел.
— Простите, — пробормотала Рослин. — Простите мне мою дерзость.
Она отвернулась, и ее тонкая шея казалась особенно хрупкой на фоне черного свитера из грубой шерсти.
— Да, вы действительно дерзки, — согласился он. — Ошибка молодых в том, что они стремятся заглянуть туда, куда не осмеливаются проникать даже ангелы, а такие ошибки нужно исправлять.
Интонации его голоса заставили ее посмотреть на него: она вся напряглась. Он шел к ней, и в свете лампы его тень казалась огромной. Сквозь щели дул ветер, на улице гремел гром, и тут она почувствовала, как, схватив, он опрокинул ее на корпус перевернутой лодки.
— Нет, вы не смеете, — задыхаясь, шептала она.
— Не смею чего? — Не отпуская, он смотрел в ее огромные от испуга глаза. Тело обмякло и было ватное, словно у куклы. — Отшлепать вас или поцеловать?
— Я… я ненавижу вас! Отпустите меня!
— Не отпущу, пока не сделаете выбор, — поддразнивал Дуэйн. — Нашлепать ли мне эту очаровательную маленькую попку или поцеловать эти несдержанные розовые губки?
— Вы… вы… не посмеете!
