обожаемая дочка Нанетт… женщина, о которой он не смел говорить, потому что не мог причинить боль своей бабушке.
— Моя мать ушла от моего отца, когда я был еще мальчишкой, — продолжал свой рассказ Дуэйн. — Ей надоел отец, надоела жизнь в лесу. Она убежала с одним богатым бразильцем — владельцем кофейных плантаций. Они переехали в Лиму, где несколько дней спустя оба погибли во время землетрясения. Отец так и не смог до конца оправиться от того, что произошло. Он был убежден, что если бы поехал за ней, то смог бы убедить ее вернуться домой. Я в этом сильно сомневаюсь. Я был еще совсем ребенком, я любил ее, ведь она была моей матерью, но я был свидетелем ссор, примирений и страданий, которые она причиняла моему отцу.
— В ее жизни были и другие мужчины, кроме того бразильца, — в сердцах добавил Дуэйн. — Связи, которые отец ей прощал, потому что знал, что ему не следовало на ней жениться. Он был готов ради нее пойти на то, чтобы бросить работу, но тогда появился этот бразилец. Я помню его, хотя забыл всех остальных. Он был ей под стать. Во всяком случае, ей ни в коем случае нельзя было выходить замуж за человека, который хотел жить рядом с природой.
Он замолчал. Рослин слышала, как бьется ее сердце, как поднимается ветер, видела, как темнее вокруг. Было грустно. На губах был песок. Песчинки прилипли к вспотевшему лбу.
— Жаль, что так все получилось, Дуэйн, — сказала она. Что еще она могла сказать? Что страшно было потерять мать дважды: один раз, когда она убегала с чужим человеком, а второй раз, когда узнали о ее смерти?
— Я не хочу тебя пугать, — ему пришлось даже повысить голос, чтобы его было слышно из-за страшного гула ветра, который нес огромное множество песчинок, ударявшихся в лобовое стекло. — Но кажется, мы оказались в самом эпицентре бури.
— Сейчас мне уже не страшно, — сказала она. Это звучало странно, потому что ветер завывал, подобно огромному количеству орущих кошек. Она чувствовала на себе взгляд Дуэйна, он грустно улыбался. Она улыбнулась в ответ, потому что теперь она поняла, что делало этого человека таким твердым и бесчувственным при поверхностном рассмотрении.
— Похоже, мы обречены переносить бури вместе, — сказал он.
— Было бы ужасно остаться здесь одной. — И она вздрогнула. — Благодарю Бога, что он послал мне тебя.
— У меня были кое-какие дела в Аджине, — и тут он резко нажал на тормоз, потому что порывом ветра поднятый песок перекрыл видимость. Было такое впечатление, что они продираются сквозь туман — только туман был этот из мириадов песчинок. С каждой секундой ветер усиливался, они были в самом центре бури, когда вдруг чья-то невидимая рука приподняла их машину и отбросила на обочину дороги. Дуэйн пытался справиться с управлением, удерживая руль, а Рослин бросило вперед, и она ударилась головой о приборную доску.
Она закричала от боли, когда ее голова ударилась обо что-то твердое… подступила тошнота, а потом она сползла вниз. Дуэйн с силой нажал на тормоза, и машина наконец-то остановилась, несмотря на все попытки стихии ее перевернуть.
Она почувствовала на себе руку, которая смачивала ушибленный лоб. Прикосновение было нежным и мягким.
Она открыла глаза и увидела тревогу на лице Дуэйна.
— Г-где мы? — спросила она, не совсем еще придя в себя. — Мы попали в аварию?
Он помотал головой и подал ей фляжку с водой.
— Возьми, выпей. Тебе лучше?
Она кивнула и с удивлением изучала лицо, на котором никогда ничего подобного не замечала. — Дуэйн смотрел на нее с нежностью.
— Кажется, у меня приличная шишка, — неуверенно проговорила она.
— Да, дорогая. — Она слышала, как он сглотнул слюну. — Тебе повезло, что ты ударилась лбом, а не глазом.
— Ммм… — Рослин все еще слабая, попыталась пошевелить головой. — Что это за шум? Это шумит у меня в голове?
— Все хорошо, — обнимая Рослин, ответил Дуэйн, а в это время очередной порыв ветра обрушил на машину потоки песчинок. — Во время песчаной бури всегда стоит страшный гул, но здесь, в машине мы вдвоем в полной безопасности.
Гул все нарастал, и в приступе охватившего ее страха, Рослин уткнулась в плечу Дуэйна и крепко обхватила его руками. Ей казалось, что мир сейчас рухнет, она была почти без сознания. Ногти впивались в его тело через рубашку, но Рослин этого не осознавала. Все, что она еще помнила, это то, что рядом был Дуэйн — ее единственная и твердая опора, и она еще крепче прижалась к нему, дрожа всем телом.
Вдруг в один миг окружающая ее темнота раскололась, и открылась правда. Она почувствовала сильнейшую боль, резь: так бывает, когда в темной комнате неожиданно загорается яркий свет.
Через некоторое время она почувствовала, как нежно он поглаживал ушибленное место на лбу.
— Дуэйн? — прошептала она.
— Да, моя дорогая, — его рука продолжала нежные поглаживания, и боль утихала, — что ты хочешь мне сказать?
— Дуэйн, — его имя как бы само по себе сорвалось с ее губ. — Я не Рослин Брант. И никогда ей не была. — Ты Джульет, конечно, — ответил он. — Ты — Джульет Грэй.
— Да, — выдохнула она. — Все подумали, что я Рослин из-за кольца, которое оказалось у меня, и потому, что мы были немного похожи внешне.
— Ты помнишь, как все произошло? — И в его голосе слышалась огромная нежность.
— Это было ужасно, — и опять, сама не замечая того, она сжала плечо Дуэйна. — Я стояла в проходе, разговаривая с Рослин и Армандом… вдруг все в миг потемнело, самолет затрясло, и последнее, что я отчетливо помню, как Рослин протянула мне руку, чтобы я не упала. Именно на этой руке она носила кольцо. И, видно, я стащила это кольцо у нее с пальца, когда жуткая сила расколола самолет на части.
— Да, именно так все это, видно, и произошло. — Взяв Рослин за подбородок, Дуэйн приподнял ей голову, чтобы лучше рассмотреть черты лица, такого знакомого и, одновременно, другого сейчас, при тусклом свете их временного прибежища. — Я думаю, что ты и Рослин только внешне немного напоминали друг друга.
— У нее был гораздо более легкий характер, она была, как беззаботная пташка, но так как у нас были похожи фигуры и белокурые волосы, которые вне работы мы обе носили распущенными, то большинство пилотов принимало нас за сестер. Она и Арманд были страстно влюблены друг в друга. Для меня всегда оставалось тайной, что любовь могла так легко быть забыта — во всяком случае, казалось, что я ее забыла. На самом деле ответ на этот вопрос оказался очень простым: мое сердце никому не принадлежало, когда наш самолет разбился. Я была обыкновенной стюардессой, а не Рослин Брант — невестой, летящей на представление семье своего жениха.
И она посмотрела на Дуэйн — огромными бездонными серыми глазами Джульет Грэй.
— Что заставило тебя предположить, что я не настоящая Рослин Брант? — спросила она.
— Лучше всего я знаю, Джульет, что мужчины влюбляются в неподходящих женщин, — начал Дуэйн. — Мне было интересно узнать, не сделал ли Арманд то же самое.
Неужели мой веселый молодой кузен был очарован тихой и глубокой девушкой, для которой родным домом является природа. Непосредственно перед помолвкой я получил от Арманда письмо, где он по- французски романтично писал мне о своей избраннице: веселой, легкой, любящей танцевать — прямо ему под стать.
— Так вот почему ты тогда пригласил меня танцевать — в тот вечер — в вечер, когда мы оказались на озере Темсина, — и на ее лице застыла полуулыбка. Она медленно подняла глаза, рассматривай его шею, подбородок, губы. Он сказал, что она была тихой. И глубокой. Он так говорил, что эти ее качества начинали выглядеть достоинствами, как будто бы они были гораздо более важными, чем веселость, легкость и красота.
— Танцы меня никогда особенно не занимали, — сказала Джульет. — Мы с Рослин всегда были друзьями, но общим у нас был лишь приют. И обе мы были чрезвычайно счастливы, когда смогли оттуда
