взаимодействовать».
Он задумчиво почесал макушку, словно ища доказательство своей уверенности в том, что его тело с ним. «Что мне доступно? Начнем с элементарного. Первое — я могу вступать в контакт с предметами так же, как и в той, прежней реальности. Но при этом они тоже могут вступать в контакт со мной. Два провала в детство это наглядно доказывают. И это есть их главная функция. Они забирают ту энергию, которую я выбрасываю во время приступов страха, которые переживаю в момент путешествий в свои воспоминания. При этом тело мое находится здесь, в магазине, то есть во время провалов мне ничто не угрожает. Уже неплохо. Скорее всего, чтобы запустить этот механизм, необходимо соблюдение каких-то условий. Предмет должен связаться с моими воспоминаниями. Да, точно… как это сделал топор. Просто так, на ровном месте, провал, наверное, невозможен. Вывод: старательно избегаем контактов с проклятыми товарами с полок. Второе: я могу вступать в контакт с людьми… если это, конечно, люди… В общем, с некими разумными созданиями. Те, что стояли у кассы, тоже были материальны. Если это действительно так, значит, Женька и Оля тоже здесь и тоже в своих телах. Проявляются люди только у кассы, а значит, пространство неоднородно. Аристарх сказал, что у каждого свой супермаркет. Получается, что в зале что-то вроде множества коридоров. Пространство здесь как бы многослойное, а вот у касс — нет. И есть граница. Пересекая ее, люди становятся либо видны мне, либо спрятаны от меня. Вопрос — можно ли каким-то образом увидеть вход во все эти коридоры? Аристарх на это способен, это точно. Когда он моментально исчез, он просто ушел в один из них. Итак, моя цель — попасть в другие коридоры. Так я смогу найти семью. Осталось-то всего-ничего — понять, как это сделать». Он хмыкнул и вслух спросил себя:
— Как?
«Понятно, что влезть в многослойное пространство просто так невозможно. Это было бы слишком уж просто — вот так взять и попасть туда. Хотя я обязательно схожу к кассам. Еще раз взгляну на очередь, если она там есть. Надо попытаться поговорить с теми, кто в ней стоит. Вдруг это даст какую-нибудь новую пищу для анализа», — продолжал размышлять Васютин, иногда произнося некоторые фразы, словно стараясь вслушаться в ход своих мыслей.
«Как это делает Аристарх? Вот где надо искать. Он, конечно же, часть этого пространства, в отличие от меня и остальных. Как он стремительно поменялся, когда я стрелял в него! Возможно, он скроен из той же материи, что и все эти предметы на стеллажах. Необходимо вновь увидеть его. Как? Уже испытанным способом. Он ведь появился, когда я попытался дебоширить у касс. Значит, сделаю это снова, вот и все. Я же в магазине? И в магазине этом есть управляющий, который появляется, если возникают проблемы с посетителями. И кассир тоже есть, секции с товарами… То есть соблюдены правила игры, некая схема».
— Правила, значит… — тихонько пробормотал Кирилл. По его лицу скользнула тень догадки, покрытой робкими сомнениями. Раз за разом повторяя слово «правила», он будто пытался сорвать эту неуверенность, как срывают оберточный лист, укутывающий кукурузный початок.
— Да, конечно, — отчетливо сказал он вслух. И пару секунд спустя добавил: — Именно так!
ПОВЕСТВОВАНИЕ СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТОЕ
Васька Нетребин вынул из пачки сигарету, размял ее тугое тело грубыми короткими пальцами с обгрызанными ногтями, понюхал, словно дорогую сигару, сунул в рот и прикурил, щелкнув дешевой пластмассовой зажигалкой. Поправив «калаш», уцепившийся брезентовым ремнем за его плечо, он подошел к старшему сержанту Кольке Сенину, который был с ним сегодня в одном патруле, как и еще трое бойцов внутренних войск, патрулировавшие сегодня под его командованием.
— Ну… и что ты об этом думаешь, товарищ Сенин? — спросил он, выпуская густой табачный дым через ноздри массивного носа.
— Да тут разве есть о чем думать, товарищ капитан? Гадать только… — вздохнув, ответил высокий блондин Колька и досадливо поморщился. — Фантастика какая-то, одним словом, — добавил он.
— Эт да, согласен. Но фантастика-то с конкретными следами. Не то что с этими исчезновениями. Канули несколько сотен к чертям собачьим и — никаких улик. А тут-то вот оно что — возгорание.
— Ну, да… Я слышал, пожарные говорили, что проводка загорелась. Да им быстро рты заткнули.
— Оно и понятно. Какая, мать ее, проводка, когда все вокруг обесточено? С чего ей гореть?
— Ну, я и говорю — фантастика. И чего толку, что она со следами, если следы эти объяснить никто не может.
— Да нет, тут не проводка. Поджог это был. А значит, все-таки есть кто-то в районе.
— Так если поджог, товарищ капитан, должен был кто-то в камеру попасть. Там же все записывается круглосуточно, ночью — в инфракрасном… Почему ж на записи-то нет никого?
— Черт его знает… Но произошло-то все не случайно, иначе пожарный этот не пропал бы.
— Это скорее всего, что не случайно. А ведь раньше никто из ментов или особистов не пропадал.
— Раньше, кроме нас, тут полно народу было, а теперь только мы и остались. Выбора-то нет.
Услышав эти слова, Сенин чуть поежился. Заметив это, капитан Нетребин сказал сержанту, хлопнув его по плечу:
— Не дрейфь, Колюня. В Чечне не пропали и здесь не пропадем.
Затем они свернули со Звездного бульвара во двор, продолжая утюжить район по маршруту, вычерченному на карте. Вдалеке мелькнул другой пеший патруль, удаляющийся в глубь соседнего двора.
— Двенадцатый вызывает базу, прием, — произнес капитан, склонив голову к плечу, на котором был закреплен микрофон от рации.
— База на связи, двенадцатый. Доложите обстановку, — захрипела в ответ рация спустя пару секунд.
— База, находимся у восемнадцатого дома, корпус второй по Звездному бульвару. Все чисто. Прием.
— Вас понял, двенадцатый. Продолжайте патрулирование.
— Есть продолжать, — ответил Нетребин.
До конца их выхода из останкинской зоны оставалось чуть больше часа. Они должны смениться в 19.30, чтобы завтра вновь выйти на знакомый маршрут. Пустынные дворы района, щедро напичканные буйной майской зеленью, смотрели на них мертвыми окнами безлюдных домов. На улицах было чертовски чисто. Теплый порывистый майский ветер не гонял грязные полиэтиленовые пакеты, ведь бросать их просто некому. Без людей Останкино стало походить на огромные декорации, холодные и безжизненные. Кварталы напоминали покойников, испустивших дух и окаменевших. Жизнь утекла из них вместе с обитателями. Даже воробьи, голуби и вороны, вечные спутники городского человека, и те убрались из Останкина вслед за людьми и их объедками. Лишь бродячие кошки, изголодавшиеся и облезлые, завидев солдат, жалобно мяукали, выпрашивая пропитание.
Да и звучал район по-другому. Каждый, кто попадал сюда, сразу же замечал разницу. Симфония жилого городского массива, наполненная гулом оживленного потока машин, голосов и шагов, трелями телефонов, хлопками дверей, музыкой из окон, гвалтом детских площадок, лаем собак и щебетом птиц, уступила место другому звучанию — скрипучему, настороженному. Сварливое рычание патрульных «уазиков», тяжелые шаги пеших солдат, треск раций, наполненный обрывистыми командами и рапортами, иногда накрывал гулкий рокот вертолетов. Звуки эти однозначно заявляли: хоть район обитаем, жизни в нем нет.
Пройдя до двадцать третьего дома, патруль капитана Нетребина повернул направо, двигаясь в сторону дворов, прилегающих к улице Цандера. Трое солдат и два офицера внимательно всматривались в омертвевший район, пытаясь обнаружить следы присутствия людей или просто хоть что-нибудь необычное. Они делали этого уже не один день, но так ничего и не обнаружили.
Вчерашний пожар в обесточенном детском саду на улице Аргуновская, напротив 16-го дома, во время которого бесследно пропал боец пожарной охраны, стал единственным происшествием за все это время. Он встряхнул бдительность военных, которая порядком ослабла в монотонных патрулях. Теперь все вновь, как
