жертвенника, на котором он оставит свои глаза.
— Я, ей-богу, в толк не возьму, о ком ты меня вопрошаешь, — растерянно пробормотал Петр, виновато глядя на Кирилла.
— С Богом, отец… С Богом, — произнес тот, выкрав еще три секунды драгоценной отсрочки.
— Да пребудет с тобой сила Господня, — отозвался старик. И дрожащей рукой потянулся за кисетом, вдруг отрывисто всхлипнув, глядя вслед уходящему Кириллу.
— Полно те, Петька, — еле слышно бормотал он, не давая воли слезам. — Поди, отмучился ты ужо, грешник. Бог даст, самую малость осталось. Не будет боле подле тебя тряпки. А раз такое дело, пошто слезы-то лить? Негоже эдак… А вот табачку отведать, эт да… Скрути-ка ты, Петька, цигарку. Да сыпь махорку пощедрее. Того запаса, коий у тебя в кисете имеется, тебе, Петя, тепереча до самой смерти вдоволь, да и с порядочным избытком. Коли Кирилка не оплошает, не переведется табачок у Петьки. Во всю жизнь его, грешную, не переведется, ей-богу…
Пока старик шептал эти слова, молясь о своем долгожданном избавлении, Васютин миновал арку из воздушных шаров и покинул «дорогу Орна». Остановившись, он оглянулся. Перед ним стремительно полетели фрагменты тех событий, которые произошли с ним на этой плитке. Фальшивый Женька, заливающий себя кровью, обрывки жизни Игната, окрашенные ужасом последние минуты маленькой Евдокии. А дальше — картины провалов. Борька в огороде, отрубленные пальцы, плевок второгодника…
Резко дернув головой, он стряхнул с себя наваждение. Быстро выйдя из секции «праздников и торжеств», он двинулся в зал на поиски места для своей жертвы, чтобы преодолеть последнюю преграду, отделявшую его от двух самых близких, единственных любимых существ на свете.
В правдивости того, о чем рассказал ему старик с тряпкой, он больше не сомневался. На сомнения не было сил. Они были необходимы ему для другого. Васютин старательно собирал их воедино, словно остатки армии, разгромленной сильным и беспощадным врагом. Сперва он призывал под истрепанное знамя всех, кто мог держать в руках оружие. Потом всех, кто мог хотя бы встать в строй. Сейчас ему сгодились бы даже мертвые, если бы они могли держаться на ногах. Ему нужен был каждый. Немощные, увечные, сломленные и опустошенные, они были обглоданы войной до костей. А впереди… Впереди у них была яростная жестокая атака, безумная в своем самоубийственном кровопролитии и гордящаяся этим безумием. Враг был уже вплотную к ним. Настолько близко, что можно было уловить тепло его дыхания, прорывающееся сквозь скрип стиснутых зубов. Но… его все еще не было видно. Да и немудрено, ведь им предстоял бой против самих себя.
Прожив почти четыре десятка лет, Кирилл мог вспомнить немало дней, когда он противостоял себе. Укорял, стыдил, запрещал, заставлял, образумливал… Бывал даже несправедлив к своей драгоценной персоне. Но то, что ему предстояло сделать, было выше всех этих понятий. Это и впрямь походило на войну. Лишить себя важнейшего органа, враз став настоящим беспомощным инвалидом! Лишить кустарно, болезненно, с риском для здоровья и жизни… И не по жизненным показаниям, а по совету незнакомого пожилого человека непрестижной профессии! Логический аппарат его психики был бессилен объяснить его человеческой природе, зачем это должно произойти. Она бунтовала что было сил, сопротивляясь принятому решению. Васютин-человек и Васютин-животное метались внутри него в пылу яростной драки. Животное делало все, чтобы сохранить Кирилла как здоровую и полноценную особь. Главным инструментом защиты животного был страх, который рос и укреплялся с каждой минутой. Главным инструментом человека был разум, который пытался подчинить себе инстинкты, стоявшие на страже телесной оболочки. Оба Васютиных были так сильны, что в пылу драки вполне могли разрушить Кирилла Андреевича, вогнав его в ступор в самый ответственный момент. Чтобы одержать верх, Васютину-человеку нужен был союзник. Не человек и не животное. Некто третий.
И он появился. Действительно, не человек, ведь для человека в нем было слишком мало рационального. Действительно, не животное, ведь для животного в нем было слишком много возвышенного. На сторону человека встала Любовь. Она кинула всю свою мощь в морду животному, решив исход драки. Взвыв, Васютин-животное попятилось назад, в дальний угол Кирилла Андреевича. Ощетинившись, оно наблюдало оттуда за торжеством любящего человека. Конечно же страх не исчез. Но повелевать Васютиным он больше не мог. И Кирилл почуял эту победу. Вдруг стало немного легче. Появилась ослабевшая уверенность в себе, которая чуть было вовсе не покинула его. Диковато озираясь, она бормотала Васютину на ухо: «Ничего-ничего, соберись… Дыши ровнее, мысли вместо эмоций. Ты же знаешь, как это делается… Все кончится быстро, ожидание куда страшнее. В конце концов, глаза выкалывать — это не ногу ножовкой отпиливать».
С трудом вновь обретя себя, он собрал где-то под сердцем волю, решимость, злость, чувство долга, отвагу и отрешенность. Когда придет их час, они ринутся вперед, толкая зажатый в руках колющий инструмент по направлению к глазным яблокам. Стараясь не поднимать взгляда, чтобы не угодить в провал, Васютин направлялся к отделу канцтоваров. А ведь раньше он и представить не мог, каким страшным может быть это скучное слово «канцтовары». Его звучание эхом разлеталось в сознании на множество значений: «канцер», «товарищ», «канцлер», «кантовать», «концовка»…
«В отдел с инструментами идти разумнее, но он куда дальше, чем канцтовары. А значит, риск провалиться больше, — мыслил Кирилл, стараясь гнать от себя эмоции. — Оба глаза надо колоть одним махом. Во-первых, больно будет один раз. Во-вторых, неизвестно, хватит ли духу на левый, когда правый потеряешь. Надо будет подготовить какую-нибудь повязку. — Вспомнив, как он завязывал глаза майкой, когда боролся с паникой и аффектом, он решил, что поступит так же. — К тому же на черном крови не будет видно».
Повернув к канцтоварам, он сам не заметил, как сбавил шаг. Васютин вдруг представил себе аннотацию к товару, который был ему нужен. «Ослепитель ручной, компактный, „Глаза Морфея“. Пожизненная гарантия полной слепоты. Прост и удобен в использовании. Одобрен Минздравом России и Федерацией офтальмологов». «Смешно», — равнодушно заметил он. Канцтовары были уже совсем близко.
За несколько метров до входа в отдел Кирилл остановился. Плотно закрыв глаза руками, он постоял так несколько секунд. «В этой темноте я проведу всю оставшуюся жизнь», — вдруг понял он. Волна первобытного страха обдала его с головы до ног. Рядом с этой вечной темнотой сама экзекуция мгновенно потеряла свое ужасающее значение. Тьма. Лица любимых, день, ночь, зима, лето, море, горы, новый свитер — все во тьме. Тоска навалилась на Кирилла, обездвижив его и грозя перерасти в отчаяние. «Зато слух обострится», — попытался снова пошутить Васютин.
«Тьма эта начнется, как только я выйду отсюда. До этого будут люди и силуэты предметов, если старик не соврал». Он пытался представить себе кромешный мрак, который станет его верным спутником, и не смог. Стала чуть кружиться голова. Сквозь легкий звон в ушах он услышал, как в сознании звучат странные отрывистые фразы. «Проснулся, открыл глаза», «закрой глаза, это сюрприз», «очки», «пойдем в кино», «ты глянь-ка». Он слышал их отчетливо, а они проносились нескончаемой вереницей, словно дразня его. «Водительские права номер», «красный сигнал светофора», «номер дома по улице», «увидишь желтую будку — поворачивай», «отличная фотка», «выставка изобразительного искусства».
«Это то, что не будет иметь для меня смысла и значения, — тут же догадался Васютин. — Глаза еще на месте, а как сильно съежилась жизнь». Он вдруг понял, что никогда не увидит ни одной иконы. И внутри стало пусто.
Заходя в отдел, он мысленно перекрестился, как и велел ему старик. В нерешительности остановившись у входа, оглядел полки. «Так, и что мне нужно?» — мельком подумал Кирилл, стараясь не вдумываться в то, что он ищет и для чего.
— У Женьки родятся дети, я их буду щупать, чтоб понять, на кого они похожи, — пробормотал он, стоя посреди отдела. — Идиот! У Женьки появятся дети!!! И чтоб они появились, ты должен это сделать!
Вдруг Васютин резко обернулся, затем в другую сторону, а когда не понял, зачем он это сделал, испугался. Обхватив голову руками, он заорал во всю глотку:
— Не сметь!! — заорал он, пытаясь вырвать себя из лап очередного приступа животного ужаса.
Васютин не мог представить своей слепоты. А страх перед неизвестностью, как известно, сильнее прочих. Он старался думать об Оле с Женькой, но это не помогало. Тогда он стал медленно, почти по
