— Да нет, все нормально, — сказала с пылающим от смущения лицом Одетта, пытаясь оценить причиненный ее гардеробу ущерб. — Просто мне надо пойти переодеться.
Переодевшись и вернувшись в гостиную, Одетта ничьих исповедей больше не слушала, а задумалась о собственных проблемах. Все ее помыслы были сосредоточены на Калуме. Хотя история на заднем дворе завершилась совсем не так, как она описала, она страстно жаждала ее продолжения.
Проснувшись с рассветом, Одетта натянула на себя спортивный костюм и отправилась на пробежку. Дорожки вокруг старинного особняка были размыты дождем, и ее ноги при каждом шаге погружались чуть ли не по щиколотку в жидкую грязь. Неожиданно повалил мокрый снег, все вокруг потемнело. На душе у Одетты тоже было невесело: она не уставала корить себя за допущенные ею ошибки. Во-первых, сбежав от Калума, она проявила не принципиальность, как ей тогда казалось, а самую обыкновенную трусость. Во- вторых, она позволила Флориану Этуалю одержать над ней верх и вытеснить ее с руководящих позиций в ее же собственном ресторане. И в-третьих, незачем было разыгрывать из себя умудренную любовным опытом женщину, стараясь угодить кучке избалованных и пресыщенных жизнью девиц. Своим человеком в этой компании она все равно никогда бы не стала и, что самое главное, не очень-то к этому и стремилась.
Гонимая порывами ветра, мокрым снегом и своими печальными мыслями, она прибавила шагу, желая побыстрей добраться до укрытия. На удивление, старый дом уже не казался ей таким зловещим и мрачным, как вчера. Теперь он представлялся ей чем-то вроде благодатного оазиса, где можно было обсушиться и отогреть у огня занемевшие от ледяного ветра руки.
На кухне толпились задумчивые с похмелья «прокладки», одетые в толстые халаты, разноцветные пижамы и ручной вязки шерстяные носки. Все они, как по команде, подняли глаза и с ужасом на нее посмотрели.
— Где ты была? Мы думали, ты все еще нежишься в постели, — проквакала Бибби, узнать которую в стеганом мужском халате и натянутой чуть ли не до самых глаз шерстяной шапке было довольно трудно.
— Я бегала, — сказала Одетта, едва не щелкая зубами от холода. — Ну а теперь собираюсь принять душ.
— А здесь нет горячей воды! — радостно сообщила ей Арабелла. — А чтобы ее нагреть, потребуется несколько часов.
Сотрясаясь всем телом от озноба, Одетта прошла к себе в комнату и сняла пропитанный ледяной водой и потом тренировочный костюм. Поскольку ее кожаные брюки были безнадежно испорчены, она надела джинсы и красный пушистый свитер и вдруг почувствовала, что ей ужасно хочется сию же минуту оказаться дома. Постоять с четверть часа под упругими струями бьющего с потолка горячего душа, надеть на себя шелковый японский халат и забраться в чистую постель. Но поскольку об этом оставалось только мечтать, она зашла в первую попавшуюся ванную комнату, вычистила зубы и плеснула ледяной водой в лицо.
Спустившись на кухню, она застала там одну только Фебу, которая допивала кофе из жестяной кружки. Одетта попыталась было зажечь газовую плиту, чтобы подогреть чайник, но у нее ничего не получилось.
— Газ кончился, — спокойно констатировала сей печальный факт Феба. — Хочешь, допей мой. — Она протянула Одетте свою кружку и спросила: — Ты верхом ездишь?
— Никогда не пробовала, — ответила Одетта. Как-то раз ей пришлось кататься на ослике, но вряд ли это можно было назвать полноценной верховой прогулкой.
По сравнению с домом Центр конного спорта выглядел весьма презентабельно. Всеми делами здесь заправлял грум по имени Дей, который был несказанно рад заполучить в мертвый сезон клиентуру в виде полутора дюжин симпатичных молодых женщин.
Дей напялил на Одетту тяжелый шлем с цифрой «восемь» на лбу и подвел ее к тощей белой лошади, у которой не было гривы, зато имелась пара голубых, навыкате, совершенно безумных глаз.
— Его зовут Коджак [1], — сказал Дей с сильным уэльским акцентом, помогая Одетте забраться в седло. — Мы зовем его так из-за гривы. Вернее, из-за ее отсутствия.
— А он у вас тихий? — робко поинтересовалась Одетта.
— Не матерится, значит, тихий, — сказал со смехом Дей и добавил: — Так что вы, леди, не напрягайтесь. Сидите спокойно. Главное — правильно держать ноги. Между прочим, мне очень нравятся ваши сапоги. Крепко, должно быть, сшиты…
Одетта украдкой посмотрела на свои донельзя вымазанные в грязи стильные «Гуччи», которые обошлись ей в триста фунтов, и тихонько вздохнула.
Пока она усаживалась с помощью Дея на Коджака, «прокладки», которые в своем большинстве были опытными наездницами, уже вскочили в седла и, чтобы опробовать лошадей на ходу, пускали их то рысью, то в галоп.
Одетту немилосердно трясло, а седло было жестким и неудобным. Скоро всадница почувствовала, что удержаться на лошади очень непросто, и посетовала на полное отсутствие гривы у Коджака: будь у него грива, она могла бы в случае необходимости за нее уцепиться. Поводьям она не доверяла — они были слишком длинными. Но больше всего ее тревожило то обстоятельство, что она, сидя в седле, очень высоко вознеслась над землей. Это было все равно что сидеть на дереве. Ей было так страшно, что она не отваживалась смотреть вниз.
Когда они ехали, вытянувшись цепочкой, по узкой лесной тропинке, Дей, который скакал во главе процессии, громким голосом давал указания:
— Не позволяйте этим одрам жрать на ходу мох… Не растягивайтесь… Не приближайтесь к идущей впереди лошади: она может лягнуть вашу… Следите, чтобы ветка не хлестнула вас по лицу…
«Прокладки», досконально знавшие все эти нехитрые премудрости, время от времени свистели или разражались протестующими кликами, но Одетта молчала и, пыхтя от усердия, старалась следовать всем указаниям наставника.
— Ну что, девочки, поскачем быстрее? — Дей изо всей силы ударил каблуками своего тяжеловоза, который сразу же сменил аллюр и, разбрызгивая жидкую грязь своими громадными копытами, как буря помчался вперед. Наездницы, пригнувшись к гривам, устремились за своим лидером. «Вот черт!» — подумала Одетта, когда Коджак тоже наддал и увеличил скорость. Бросив поводья, которыми она все равно не умела пользоваться, Одетта ухватилась за высокую переднюю луку седла и растопырила в стороны ноги, опасаясь ненароком задеть Коджака каблуками и сообщить ему тем самым еще больше прыти. Коджак, однако, воспринял это как желание всадницы предоставить ему полную свободу действий и понесся так, что довольно быстро обставил двух скакавших впереди Одетты «прокладок». Дальше — больше. Сама не заметив, как это произошло, Одетта в скором времени оказалась во главе скачущих амазонок и даже стала нагонять Дея. Интересное дело: когда Коджак обгонял лошадей «прокладок», животные вытягивали шеи, норовя его укусить, что заставляло его бежать еще резвее. Похоже, он нравился соседям по стойлу ничуть не больше, чем его всадница — «прокладкам».
Когда Коджак поравнялся с тяжеловозом Дея, грум оглянулся, оскалил в улыбке зубы и, крикнув: «Стой, говядина, куда прешь!» — схватил лошадь за болтавшиеся у нее на шее поводья и остановил. Одетта с облегчением перевела дух и сдвинула на затылок сбившийся на глаза тяжелый шлем. Минутой позже к ним стали одна за другой подъезжать хихикающие «прокладки», видевшие во всех подробностях молниеносный, но лишенный всякого изящества бросок Одетты к голове колонны.
А в следующую секунду случилось нечто ужасное: тишину леса прорезал вибрировавший на высокой ноте пронзительный звук. От неожиданности и ужаса тяжеловес Дея встал на дыбы, сбросил всадника и поскакал к лесу, взмахивая гривой и таща за собой по грязи хозяина, который не успел высвободить ногу из стремени. Одновременно пришли в движение и другие лошади. Словно прыснувшие во все стороны от летящего камня воробьи, они помчались бешеным галопом в разных направлениях, унося на себе обезумевших от ужаса «прокладок». Некоторые всадницы не выдерживали такой бешеной скачки и рушились с седел в снег и грязь.
Один только Коджак продолжал стоять как ни в чем не бывало на том самом месте, где его остановил грум. И тут Одетта поняла, что он глух как пробка. Впрочем, поразмышлять над сделанным ей открытием
