спокойном воздухе.
Хозяин Фабума отправился прямо к Улиссу (что вызвало позже некоторые нарекания) и рассказал ему, что придумал раб. Фабум был рад, что хозяин не присвоил открытие себе: видно, сыграла гордость и честь нешгая.
Конечно, увеличение количества моторов потребовало больше топлива, а это, в свою очередь, увеличило вес. Но путешествие к основному городу дулуликов только по воле ветра, как прикинул Улисс, было бессмысленно. Возвращаться обратно — совсем другое дело. Если дирижабли откажут, вернуться можно и пешком.
Услышав последние донесения, Шегниф остался доволен. Он наградил Фабума своею дружбой, на деле означавшей, что тот все же остается рабом, хотя может жить в лучших комнатах и зарабатывать больше денег, если, конечно, его хозяин станет больше платить. И ему позволялось просить разрешения жить, где ему вздумается.
Великого Визиря совершенно не заботило ограничение дальности и скорости дирижаблей. Он собирался использовать их только на периметре Дерева, вблизи нешгайской границы.
Через три недели первый дирижабль совершил свой первый полет. День выдался солнечный, ветер был лишь около шести миль в час. Корабль сделал несколько кругов так, чтобы его могли лицезреть высокопоставленные лица. На обратном пути дирижабль сбросил двадцать тридцатифунтовых бомб на служивший мишенью старый дом. Только одна бомба легла точно в цель, но этого было достаточно, чтобы разнести дом на куски. К тому же Улисс заверил Шегнифа, что тренировки улучшат меткость.
Пока экипажи тренировались, были построены еще девять дирижаблей. Улисс опять жаловался на излишек нешгайских офицеров и соответствующее снижение радиуса действия и огневой мощи. Шегниф опять говорил, что это не имеет значения.
Появились донесения разведчиков о скоплении гигантских медвеидов и леопардоидов и участившихся столкновениях между пограничными патрулями и отдельными группами врага. Улисс не понимал, почему противники никак не решатся на стремительный рейд. У них, конечно, было достаточно войск, чтобы продвинуться на нешгайскую территорию, если предпринять внезапную атаку. Более того, чтобы заключить мир между этими вечно враждующими группами и обеспечить их пищей, потребовалась бы очень мощная организация. Пока что ни одно из племен не могло додуматься до этого.
Над аэродромом на расстоянии полета стрелы появились крылатые человечки. Четырежды летучие следовали за летящими дирижаблями. Больше чем на несколько оскорбительных жестов они не отважились.
Скоро Улисс перенес свою штаб-квартиру (с дозволения Шегнифа) из дворца на летное поле. Оно находилось в десяти милях от города, и Улиссу не надо было тратить время на поездки туда и обратно. Дважды в день с помощью радиорастений он посылал Шег-нифу рапорт.
Лушу убрали, хотя ее и отдали Улиссу, она была помолвлена с солдатом на границе. Прощались со слезами на глазах. Даже Зеби, которая ее особо не жаловала, расплакалась, поцеловала и сказала, что надеется увидеть ее скоро. Авина, казалось, обрадовалась, что избавилась от одной из женщин, и, как только Луша скрылась с глаз, перенесла всю свою злость на Зеби. Зеби, уверенная теперь в своем положении, помыкала Авиной словно рабыней. Авина терпеливо сносила издевки и бесцеремонное обращение: она не хотела обострять отношения с Улиссом, демонстрируя силу и ярость, которыми обычно награждала обидчика, но она буквально кипела. Уж кто-кто, а Улисс-то видел. Он бранил Зеби, заставляя ту заливаться слезами, а Авину — улыбаться, словно кошку, съевшую хозяйскую сметану.
Улисс работал до поздней ночи, вставал рано и вечерами мечтал только об одном: поскорее завалиться в постель. Он никого не пускал в свою спальню, и Авина ликовала. Зеби не протестовала: все же она была рабыней, и не совсем его. Он казался чужим, лишь похожим на ее племя, и его мысли и поступки были ей непонятны. Но она давала несколько раз понять Улиссу — иногда тонко, а иногда нет, — как ее это задевает. Улисс старался не обижать ни ту, ни другую, но иногда жалел, что они не оставляли его в покое. Впрочем, любил он их обеих, хотя и по-разному. Авина была живой и умной. Она происходила из примитивного общества, но быстро все усваивала и работала как толковый секретарь. Подобные обязанности оказались недоступны Зеби. Помимо заботы о муже ее ничто не интересовало. А потом случилось непредвиденное.
Как-то Улисс поднял все десять дирижаблей и разучивал с ними несколько очень нужных маневров. С побережья дул ветер в добрых пятнадцать миль в час, и большие газовые баллоны едва двинулись против ветра. Два корабля столкнулись, повредив друг другу двигательные гондолы. Почти тотчас же они расцепились, и их понесло ветром прочь. Улисс отдал приказ по радио спустить газ, чтобы посадить корабли на землю. Экипажам пришлось бы идти пешком около двадцати миль, поэтому он передал по радио, чтобы им навстречу выслали автомобили.
Дирижабли вернулись домой только перед закатом. Когда его корабль втянули в ангар, Улисс глянул в заднее окно гондолы. Там, на фоне кровавых лучей солнца, у самого горизонта, мелькали крошечные фигурки. Это могли быть птицы, но их силуэты заставляли предполагать, что это летучие. Улисс всем напомнил о бдительности и прошел в свой кабинет.
Ночью он проснулся от криков. Он соскользнул с постели, сооруженной специально для человека, и распахнул дверь. Часовой пытался разнять две кричащие, дерущиеся фигуры. Лицом к лицу, рука к руке стояли Авина и Зеби. Авина держала кремниевый нож, а Зеби сжимала ее запястье. Авина была короче, легче и сильнее, и только отчаяние Зеби и сила часового смогли отвести нож от живота рабыни.
Улисс приказал Авине бросить нож.
В тот момент снаружи раздался взрыв, стекло разлетелось, осыпав и порезав их множеством осколков.
Улисс и часовой шлепнулись на пол. Зеби, ослабив хватку, повернулась к окну. Авина же, не обращая внимания на взрывы, вонзила нож в женщину.
Зеби вскинула, защищаясь, руку, нож скользнул по руке, и кровь плеснула Авине в лицо. Потом нож рванулся вверх и вонзился в челюсть Зеби. Однако сила удара ослабла. Улисс вцепился в руку Авины, нож со стуком полетел на пол.
Еще один взрыв, только ближе, громыхнул в дверях на другом конце зала и затопил комнату облаком дыма.
Авина упала на колени, но, как только до нее добрался дым, вскочила.
— Отдай мне нож! — закричала она. — Я не трону Зеби. Неужели ты не понимаешь! На нас напали. Мне нужно оружие!
Хотя его и оглушило взрывом, он все расслышал. Медленно протянул окровавленное лезвие, и она взяла нож за рукоятку. Прорвавшаяся сквозь дым фигура крикнула:
— Повелитель, летучие!
Это был Вулка, черный от дыма и окровавленный из-за раны в плече.
Улисс выскочил за ним в ангар, служивший ему одновременно и кабинетом, и жилыми апартаментами. Два дирижабля были пришвартованы к земле толстыми пластиковыми кабелями. Из темноты в верхней части строения метнулись длиннокрылые пигмеи, осыпав Улисса градом стрел. Он нырнул обратно, и только благодаря этому, а может быть, скверному стрелку, тонкая отравленная стрела вошла в землю в нескольких дюймах от его ноги.
Лучник поднял лук, хладнокровно прицелился в крылатого человечка и пустил стрелу, которая прошила ногу летучему и вонзилась ему в живот. Человечек шлепнулся в нескольких футах от Улисса.
Несколько дулуликов летало в верхней части ангара. Они метали отравленные стрелы. Снаружи, освещенная неверным светом электрических лампочек и факелов, толпилась свора летучих. Они сновали через иллюминаторы, метали свои крошечные, утяжеленные камнями деревянные дротики, выпускали короткие стрелы или бросали маленькие круглые бомбы с подожженным запалом.
Взрывы сверкали, как фотовспышки. Повсюду, внутри ангара и снаружи, валялись на полу тела. Большинство их принадлежало защитникам: нешгаям, человекообразным кошкам, но потом Улисс различил дюжину пар кожаных крыльев, распростертых среди трупов убитых и раненых.
Он обернулся к Авине и гаркнул:
— Наружу! Через другую дверь!
Она, казалось, не поняла, и он повторил приказ. Авина бросилась к дверям. Он приказал всем
