Им с трудом удалось пробраться через плотно упакованный груз на нижней платформе фургона. Отодвинув несколько деревянных сундуков и распихав по сторонам рулоны тканей и ковров, они, как могли, замаскировали нору, в которой собирались провести дневные часы. С неимоверными усилиями Кикаха затолкал вытащенные товары туда, куда они могли войти. Он надеялся, что никто не заметит перестановки предметов.
У беглецов имелись две пустые бутыли для естественных нужд; ворох одеял заменял им ложе, которое они считали вполне удобным, пока фургон не тронулся в путь. Рессоры у повозки отсутствовали; и хотя пешему путнику прерия казалась достаточно ровной, тряска превращала фургон в чрезвычайно неудобную обитель.
Скрываясь в тайнике на корабле, Анана жаловалась, что замкнутое пространство действует на нее угнетающе. Теперь же, по ее словам, она чувствовала себя замурованной под гигантским обвалом. И хотя полуденная температура редко превышала семьдесят пять градусов по Фаренгейту[11], Кикаха и Анана задыхались в душной тесноте. Отыскав несколько отверстий, они прижимались к ним лицами, пытаясь освежить легкие небольшой дозой свежего воздуха.
Кикаха расширил отверстия. Ему не хотелось делать большие щели
На третью ночь события начали развиваться именно так, как предполагал Кикаха. Шестерым охранникам не захотелось делить награду со всем караваном. Они провели большую часть ночи, перешептываясь друг с другом, и Кикахе, которого разбудили, чтобы проверить, хорошо ли он связан, удалось подслушать все, о чем они говорили.
Он велел Анане не оказывать никакого сопротивления, если в ближайшее время ее разбудят караульные. Через полчаса пленников грубо растолкали и посоветовали им помалкивать, пообещав в противном случае перерезать глотки. После чего провели их мимо двух оглушенных воинов.
В небольшой роще их ждали оседланные кони. Похитители заранее запаслись всем, что могло понадобиться в долгом путешествии, включая еду и запасных лошадей. Отряд крадучись отъехал на несколько миль, а затем перешел на легкий галоп. Они скакали всю ночь и первую половину следующего дня, не слезая с коней, пока не убедились, что ушли от погони. Оставив торговый путь в стороне, солдаты отклонились далеко на север, и вряд ли преследователи могли бы найти их след.
Второй день они снова провели в седле, двигаясь параллельно торговому пути. А потом тишкветмоаки решили вернуться на безопасную тропу. Долгое пребывание за ее пределами заставляло их нервничать.
Кикаха и Анана скакали в центре отряда. Руки им связали с таким расчетом, чтобы они могли держать поводья. В полдень солдаты устроили привал. Но едва они успели доесть жареного кролика и приступить к овощному рагу, как с ближайшего холма раздался крик дозорного. Он галопом поскакал к ним и, приблизившись, повторил:
— Полукони!
Воду из горшков тут же вылили в костер, а мокрую золу закидали пылью. В панике солдаты забыли собрать свою утварь. Двоих пленников посадили в седла, и отряд помчался к торговому пути, который находился в нескольких милях к югу.
Вот тут-то они и увидели стадо бизонов, похожее на волну, катившую по прерии. Огромное стадо растянулось в бесконечную колонну, ширина которой достигала нескольких миль. Ее правый фланг находился в трех милях от всадников, и земля дрожала от топота четверти миллиона копыт.
По какой-то причине, известной только бизонам, животные бежали. Они неслись на запад — причем так быстро, что могли отсечь отряд тишкветмоаков от торгового пути. Тем не менее у солдат оставались шансы на успех. И чтобы оценить их по достоинству, им следовало приблизиться к стаду.
Полукони заметили людей и перешли на быстрый галоп. Их было около тридцати — вождь в оперенном головном уборе, закаленные воины, чьи волосы украшали разноцветные перья, и три-четыре новичка, еще не побывавших в бою.
Кикаха тяжело вздохнул; ему показалось, что по иронии судьбы они наткнулись на отряд шойшателов. Однако кентавры находились еще слишком далеко, и он пока не различал их боевой раскраски. Но осанка вождя напоминала ему того полуконя, который выкрикивал угрозы у ворот тишкветмоакской заставы.
Кикаха засмеялся и покачал головой. Теперь уже не имело значения, из какого они племени. Полукони считали его своим заклятым врагом, и, окажись он в их власти, они поиздевались бы над ним с исключительной жестокостью.
Он обернулся к Таквоку, вожаку солдат, и крикнул:
— Разрежь веревки на наших запястьях! Они нам мешают! Мы не убежим от вас, можешь не беспокоиться!
Таквок направил было к нему коня, но вдруг изменил свое решение. Он не захотел приближаться к Кикахе на такой скорости. По-видимому, он испугался, что их кони столкнутся друг с другом или что коварный пленник выбьет его из седла. Тишкветмоак покачал головой и помчался дальше.
Кикаха выругался и, припав к шее жеребца, попытался выжать из него все, на что тот был способен. Но великолепный конь не реагировал на его понукания — он и без того бежал на пределе своих сил.
Жеребец летел как на крыльях и все же почти на полкорпуса отставал от коня, на котором скакала Анана. Скорее всего животные обладали равными силами, однако Анана меньше весила. Тишкветмоаки немного отстали и растянулись в неровный полукруг, в центре которого находились Анана и Кикаха. По обе стороны от них мчалось по трое солдат. Полукони только что перевалили на другую сторону холма. При виде огромного стада они замедлили бег, но уже через миг, свирепо замахав оружием, поскакали по склону за добычей и славой.
Стадо с топотом неслось на запад. Солдаты и пленники под углом в сорок пять градусов приближались к его правому флангу. Поднимаясь на холм, полукони отклонились немного в сторону и подгадали направление погони. Кроме того, огромная скорость позволяла им все больше сокращать расстояние между собой и намеченными жертвами.
Оценив угол, образованный флангом и передними рядами огромной колонны бизонов — почти квадратный строй, — Кикаха понял, что их отряд может проскочить перед стадом. С этой минуты скорость и удача означали спасение, а любое промедление грозило смертью под копытами бежавших животных. Двигаясь наперерез, всадники попали бы под натиск левого фланга; поэтому им следовало скакать наискось — вперед и под углом.
Вскоре им предстояло выяснить: способны ли кони выдержать такой рывок и не оступится ли кто- нибудь из них на ходу.
Анана оглянулась — Кикаха что-то прокричал, подбадривая ее. Его крик потонул в грохоте копыт, сотрясавших землю. Низкий вибрирующий гул напоминал вулкан, вот-вот готовый выплеснуть на земную твердь потоки раскаленной лавы.
Рев, запах животных и облако пыли ошеломили Кикаху. Вместе с испугом пришло возбуждение. Страх не в первый раз помогал ему выйти из оцепенения, приводя в состояние, похожее на экстаз. События вдруг стали крупномасштабными, погоня — прекрасной, и призом в этих скачках могло стать как неожиданное спасение, так и быстрая смерть. Кикаха почувствовал себя чуть ли не богом. В подобные моменты, когда смерть так близка и возможна, он буквально ощущал свое бессмертие.
Это чувство быстро проходило, но пока оно длилось, Кикаха знал, что переживает мистическое состояние.
Со стороны могло показаться, что он решил столкнуться с ближним углом стада, образованным флангом и передними рядами животных. Перед ним вздымались косматые коричневые бока гигантских бизонов. Он видел горбы, сновавшие вверх и вниз, словно бурые дельфины в волнах. Мелькали темные коричневые лбы, массивные опущенные головы, мокрые черные носы, красные глаза, черные глаза, белые глаза с красными прожилками; а ноги двигались так быстро, что сливались в какую-то круговерть. Пена
