— Сэр, — закричал он, — вы раскаетесь.
Он не кончил, потому что нобльмен неожиданно ударил его в грудь, так что Ферджус упал наземь. Годфрей опять стоял в боевой позиции и самодовольно посматривал на всех.
Ферджус поднялся и со слепою яростью, заставившей его забыть всякую осторожность, бросился на Годфрея. Согнутая рука последнего неожиданно выпрямилась и Ферджус вторично повалился на землю. Никто не бросился ему на помощь, раздалось только несколько одобрительных восклицаний по адресу Годфрея.
Годфрей поступал очень низко, действуя так с человеком, совершенно незнакомым с правилами кулачного боя, но в Лондоне слава — в силе, благородство — в богатстве!
Ферджус лежал как мертвый. Наконец он встал. Лицо его было смертельно бледно, в глазах горел мрачный огонек. Он пристально смотрел на своего противника и с опущенными руками, без всякой осторожности, стал медленно подходить к Годфрею. Любопытство зрителей удвоилось. Неосторожность Ферджуса поражала всех. Было почти несомненно, что бой кончится смертью Ферджуса.
Годфрей сосредоточил все свое внимание на груди Ферджуса. В третий раз благородный нобльмен ударил в грудь Ферджуса — глухо и страшно прозвучал этот удар. В ту же минуту он другим кулаком ударил его в лоб, по которому потекли струйки алой крови.
Но к общему удивлению Ферджус не упал, не отступил, даже не пошатнулся.
Все невольно вскрикнули при виде Ферджуса — бледного, страшного, с кровавой звездочкой на лбу, неподвижно стоявшего перед своим противником. Сам Годфрей, уверенный в силе своего последнего удара, забыл стать опять в оборонительное положение, это основное правило кулачного боя. Но когда он заметил ошибку, было уже поздно. Ферджус словно железными тисками схватил его за руки, Годфрей побледнел. Жаркое дыхание О'Брина жгло его, мрачный и грозный взгляд ужасал. Попытка высвободить руки была совершенно напрасна. Годфрей понял, что гибель неизбежна. Толпа затаила дыхание. Изредка только слышались крики полисменов, которые пытались пробраться через живую стену зрителей.
Ферджус был ужасен. На благородных чертах лица появилась дикая и непримиримая ненависть. Он закинул руки Годфрея за спину, быстро опустил их и изо всех сил обхватил Годфрея, ноги которого подкосились. Все видели, как страшно исказилось лицо благородного нобльмена, слышали, как захрустели его кости. Ферджус несколько минут продержал его в железных объятиях и потом выпустил. Безжизненная масса повалилась на мостовую.
— Умер, умер! — завопила толпа и потеснилась ближе, чтобы увериться.
Теперь только полисменам удалось пробраться в середину толпы. Ленчестер лежал неподвижно. Ферджус стоял, прислонившись к фонарю, готовый лишиться чувств.
Все это происходило среди белого дня и множества свидетелей.
Глава тридцать пятая
ПОЖИЗНЕННАЯ ССЫЛКА
Через месяц Ферджус О'Брин предстал перед уголовным судом по обвинению в умышленном нападении на почтенную особу Годфрея Ленчестера, наследника графа Вейт-Манора. Весь месяц Ферджус был в тюрьме.
Доктора не ручались за жизнь Годфрея, но он выздоровел. Жажда мщения обуревала его. Пригласили всех законников, чтобы погубить несчастного Ферджуса. Этим почтеннейшим людям было хорошо известно, что Лондон кишел людьми, для которых лжесвидетельство сделалось ремеслом. И благородные лорды снизошли до вполне достойного их дела — переговоров с отъявленными негодяями.
И вот Ферджус имел случай не верить своим ушам, когда целая толпа утверждала перед судом, что он с оружием в руках напал на благородную особу благородного сына благородного лорда.
— Ложь! Клевета! — не мог сдержать он яростного крика.
— Замолчите! — приказал президент.
Ввели последнего и главного свидетеля с отвратительной физиономией мошенника. Природа, наверно, была в самом дурном настроении духа при создании этого существа, одарив его физиономию выражением всевозможных пороков. Неровными шагами вошел он в залу заседания суда и поклонился всем — президенту, судьям, присяжным, писарям, адвокатам, даже констеблю, который привел его.
— О, почтенные и уважаемые лорды! — заговорил он заискивающим голосом. — Клянусь, я буду говорить правду, одну чистую правду. Высокоуважаемым судьям угодно было приговорить меня вчера к ссылке за безделицу, дюжину платков, но я не жалуюсь, достопочтеннейшие лорды! В Лондоне жизнь ужасно дорога, а там, за морем я, быть может, найду себе честный труд! Итак, высокоблагородные судьи, я не имею ни малейшего побуждения говорить неправду. Я давно знаю этого отъявленного злодея Ферджуса О`Брина.
Ферджус хотел было возразить, но ему не дали.
— О, достопочтенные лорды, — продолжал нищий, — прикажите замолчать этому разбойнику! Какую черную душу нужно иметь, чтобы решиться посягнуть на жизнь достопочтеннейшего лорда! Я отлично знаю Ферджуса О'Брина. Он жил в Сен-Джильском квартале с отцом, таким же разбойником.
— Негодяй! — загремел Ферджус.
— Прикажите ему замолчать, господа судьи. Итак, он жил в Сен-Джильском квартале с отцом, матерью, сестрою нищего. Но лорд Алан пожелал ее сделать богатой, теперь она барыня в шелку и бархате.
Ферджус глухо застонал.
— И не раз этот молодчик сулил мне золотые горы за то, чтобы я отправил на тот свет благородного наследника высокопочтенного лорда.
— Клянусь, — прервал Ферджус, — я никогда в жизни не говорил с этим извергом.
— Молчать! — крикнул констебль.
— Он врет, высокопочтенные лорды, нагло врет. Он говорил со мною. Это также верно, как и то, что мое имя Боб Лантерн. Он давно замышлял это, высокопочтенные лорды, давно.
Боб Лантерн воротился на свое место, перемигнувшись с адвокатом Годфрея. Тот покровительственно кивнул ему головой.
Ферджуса приговорили к ссылке на всю жизнь. В тюрьме он заболел сильной горячкой, которая лишила его сознания. Через несколько недель он пришел в себя на понтоне, направлявшемся в Австралию. Ферджус опомнился на висячей койке около окна, к которому он лежал спиною и потому не мог представить себе, где он находится. Притом первое представившееся ему лицо заставило его еще более сомневаться в действительности. Это было лицо лжесвидетеля нищего.
— О, Боже! Неужели я сошел с ума? — простонал Ферджус.
— О, нет, наш красавчик! — ответил Боб. — У вас была маленькая горячка и бред, недель шесть.
Ферджус с таким отвращением взглянул на Боба и так презрительно отвернулся, что Боб все понял, но нисколько не обиделся.
— О, красавчик, понимаю, вы вспоминаете суд.
— Суд? — машинально повторил Ферджус и вдруг вспомнил все.
— А, помню! — бешено вскрикнул он и хотел было вскочить с койки, но Боб прехладнокровно удержал его.
— Понимаю, красавчик, понимаю, но зачем сердиться. Вам необходимо спокойствие. Уже две недели, как я неуклонно исполняю все наставления мистера Муре, помощника понтонного хирурга.
— Как! Разве мы на понтоне?
— О, на самом прекрасном в мире. Его только что выкрасили и высмолили, просто прелесть, как он блестит! Но не в этом дело! Право двухнедельные неусыпные заботы стоят того, чтобы простить маленькую шутку. Ну, ну, не сердитесь. Да и что же прикажете делать? В Лондоне жить так дорого! Сын лорда обещал фунт стерлингов.
