войне». Расстроенная и разочарованная, Ирина почти отчаялась, а тут еще прихватили сильные боли в области грудной клетки. Ее положили в больницу. Она написала Джеку, поделившись с ним своими неудачами и напомнив о телефонном звонке в Москву восемнадцатого января, в день рождения Виктории. «Напишите, в котором приблизительно часу вы намереваетесь звонить, я попрошу кого-нибудь из моих говорящих по-английски друзей быть в это время у них дома».
В письмо она вложила свой адрес на Гавайях, где собиралась отдохнуть.
Возвратившись в Коннектикут, она обнаружила в своей почте открытку из Москвы. В ней говорилось: «Я в Москве и чудесно провожу время. Как жаль, что тебя нет со мной. Мэри».
ВИКТОРИЯ
Я прождала характеристики целый месяц. Тем временем я собирала бесконечные справки для предоставления в ОВИР — учреждение, которое выдает визы: сколько я зарабатываю, по какому адресу проживаю, кто проживает там вместе со мной и т.д. и т.п. О характеристике по-прежнему ничего не было слышно. Я позвонила руководителю своего объединения.
— Вы что, решили замучить меня? По закону мне обязаны выдать характеристику в течение месяца. Но от вас ни ответа ни привета.
Он ответил с полным равнодушием, как если бы я спросила его о погоде:
— Заболел один из тех, чье присутствие необходимо на совещании. Поэтому решение вашего вопроса отложено на конец недели. Мы собирались позвонить вам, Приходите в пятницу.
И снова Михаил согласился сопровождать меня, еще раз предупредив, что я здорово рискую, появляясь вместе с ним. Я ответила, что горжусь таким другом. Он остался ждать в коридоре, а я вошла в кабинет, где шло заседание. Стулья стояли полукругом против одного стула, предназначавшегося, как я поняла, мне. Я оглядела ожидавших меня мужчин. Хотя лично я мало кого из них знала, лица их были мне знакомы. Я не раз встречала их в студийных коридорах.
В центре полукрута сидел человек, который показался мне очень знакомым. Это был Смирнов, секретарь партийной организации нашего объединения. Я знала его задолго до того, как он начал восхождение по партийной лестнице. Мы должны были сниматься с ним в одном и том же фильме. Но его даже не допустили к съемкам — при полном отсутствии таланта он был еще и завзятым алкоголиком. На первой же репетиции он свалился мертвецки пьяный. Насколько я знала, актерская карьера его на этом завершилась.
И вот теперь этот алкоголик, будучи секретарем партийной организации, обладал большой властью. Посмотрев на меня, потом на сидевших рядом с ним, он сказал:
— Мы собрались здесь, чтобы обсудить вопрос, разрешить или нет товарищу Федоровой выехать в Соединенные Штаты Америки.
Я улыбнулась, постаравшись изобразить на лице любезное выражение. Мне показалось, что Смирнов и сейчас пьян, у него даже слегка заплетался язык, но, может, я и ошиблась.
— После серьезного обсуждения и изучения фактов, — продолжал он, — мы пришли к выводу, что ей не нужно туда ехать.
Я почувствовала, как внутри у меня все напряглось:
— И почему же?
— Потому что мы считаем вас аморальной личностью!
— Аморальной? Аморальной? — Я не верила своим ушам.
— Вот именно, аморальной. Во-первых, вы дважды выходили замуж и оба раза разводились.
— Неужели это делает меня аморальной?
— Далее, вы не проявляете никакого интереса к жизни коммунистического общества. Вы ни разу не присутствовали на лекциях по марксизму-ленинизму, которые дважды в неделю читаются на студии.
У меня перед глазами вновь встала сценка, когда, напившись до потери сознания, он грохнулся на репетиции. И вот теперь он осмеливается выступать моим судьей!
— Послушайте, я актриса, я четыре года училась в институте, где лекций по марксизму-ленинизму было значительно больше, чем по актерскому мастерству. Мне хватало этого и без ваших лекций.
Он улыбнулся.
— Очень смелое заявление, товарищ Федорова, и очень неумное. Когда вы не ходили на наши лекции, вас предупредили, что когда-нибудь вы об этом пожалеете. И вот теперь этот час настал. Неужели вы надеетесь, что мы позволим необразованной женщине разъезжать по чужим странам? Какое впечатление вы произведете? Скажите, вы имеете хоть малейшее представление о том, что сейчас происходит в нашей стране?
— Имею. Черт знает что! — Я знала, что нельзя этого говорить, но какое значение это имело теперь, когда я понимала, что они уже решили дать мне плохую характеристику?
Смирнов снова улыбнулся.
— Это забавный, но не совсем верный ответ. Вы знаете, что именно в эти минуты проходит важнейший съезд коммунистической партии?
Я всем телом подалась вперед, пристально глядя на Смирнова.
— Неужели вы думаете, что, когда я приеду в маленький городок, где живет мой отец, он первым делом скажет: «Расскажи-ка, дорогая, как жизнь в России? Правда, что там идет съезд коммунистической партии?»
У Смирнова полезли вверх брови.
— У вас отличное чувство юмора, правда, с небольшим налетом сарказма. Но мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним, а кто, возможно, будет и плакать. — Он заглянул в лежащую перед ним бумагу. — Я тут вижу, что вы еще и злоупотребляете алкоголем.
Тут уж я взорвалась.
— Это вы-то смеете говорить мне о злоупотреблении алкоголем? Уж если на то пошло, у меня хватило силы воли перестать пить. Но даже когда я пила, я никогда не позволяла себе пить во время съемок. У меня никогда не было никаких неприятностей, я никогда не опаздывала, я никогда ни на минуту не задерживала съемок. Я дисциплинированная актриса, и все это знают...
— К сожалению, — прервал он меня, — здесь сказано, что вы хорошая актриса.
Я подняла руку.
— Я еще не кончила. А знают ли собравшиеся здесь ваши высокопоставленные друзья о вашем пристрастии к алкоголю? Знают ли они, что, еще будучи актером, вы свалились замертво в этой самой студии на глазах у пятидесяти человек, напившись до потери сознания? Как вы смеете говорить о моих злоупотреблениях?
Он даже не покраснел.
— Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать меня. Это вы обратились к нам за характеристикой, мы ее и обсуждаем.
— Верно, — согласилась я. — Я обратилась к вам за характеристикой — и это все, что мне от вас надо. Только характеристику, хорошую или плохую. И нечего обсуждать, что я ем, сколько сплю, когда иду в ванную и что знаю, а чего не знаю о ваших коммунистических съездах. Ведете со мной какую-то игру, и больше ничего. Игру!
Я встала и вышла из комнаты.
ЗОЯ
