смысла в покупке. И тогда Уинстон разработал стратегию, такую же блестящую, как бриллиант.
Он сделал камень знаменитостью — демонстрировал его везде, возил по всему миру, позволял сверкать в компании известных людей на вечеринках, рассказывал его легенду журналистам, не забывая при необходимости заново отшлифовывать детали. Иногда Уинстон отправлял бриллиант по почте, афишируя это в СМИ, но «забывая» упомянуть, что камень застрахован на кругленькую сумму. А в 1958 году наш ювелир и вовсе выкинул такое, что удивило очень многих. Под вспышки фотокамер Уинстон торжественно передал легендарный алмаз в дар музею Смитсоновского института, заявив, что это его выражение благодарности всему американскому народу, и призвал соотечественников, чтобы и они, по его примеру, отдавали своей стране самое ценное. Когда служба госдоходов поставила под сомнение огромную сумму, которую Уинстон написал напротив бриллианта, то он вполне справедливо заметил, что в таком случае «надо найти аналогичный камень для сравнения». Вопрос был снят.
Итак, камень выставили там, где он находится и поныне, а вокруг него постоянно толпятся паломники, которые вглядываются в «глаз Бога», чтобы понять, какие секреты и проклятия он в себе хранит. Это своего рода напоминание о том, что нельзя купить счастье, но зато можно купить несчастье. И все было бы замечательно, если бы не одно «но»… Почти вся история «Надежды» — выдумка чистой воды.
Создание легенды
Когда летом 1910 года Пьер Картье купил великолепный темно-синий камень, то, как и Гарри Уинстон пятьдесят лет спустя, ювелир немного просчитался. Он-то думал, что продаст бриллиант в два счета. Но камень был немного кривоват да и темноват, а в моде было тогда буйство ярких цветов. Это было время русского балета Дягилева, эпоха Нижинского и Ван Гога, фовизма и Кандинского. Париж был полон света, цвета и музыки. Строгий темный камень просто не вписывался в общую картину.
Пьер был вторым сыном Альфреда Картье, который вместе со своим отцом Луи Франсуа превратил обычную ювелирную компанию в настоящую империю. В этом ему помогли три обстоятельства: открытие месторождений алмазов в Южной Африке в 1866 году, появление на рынке нового металла и, как ни странно, Франко-прусская война.
До 1870 года Париж пребывал в состоянии вечного праздника. Современник писал, что «у парижан нет дома, они постоянно куда-то бегут: то просто по улице, то в музей, то в театр, то на вечеринку. Светская жизнь не прекращается здесь ни днем ни ночью, затягивает вас и выматывает, крадет ваши время и душу и пожирает их». Украшения стали символом города, где внешность решает все. Картье работали не покладая рук, чтобы выполнить все заказы на классические тиары, ожерелья в духе Ренессанса и длинные сережки, которые эффектно поблескивали при свете уличных фонарей. В те годы особо ценились бриллианты. К тому времени бразильские шахты выработали свой ресурс, а индийские давно уже прекратили добычу в коммерческих масштабах, так что алмазы были редкими, а потому ценными.
Летом 1870 года Франция вступила в войну с Пруссией и проиграла ее. Зимой Париж оказался на осадном положении. Центр города постоянно обстреливали, погибло двадцать тысяч человек, почти все парижане голодали. После 1875 года столицу отстроили заново, и ювелиры к собственному удивлению заметили, что их компании первыми после строительных набирают обороты. Во время короткого периода нищеты люди поняли, что алмазы — это самое выгодное вложение капитала. Истории о том, как в войну парижане меняли тиары на багеты, стали частью мифа, созданного вокруг алмазов. Если у тебя есть алмазы, ты уж точно не умрешь с голоду. А для женщин коллекция украшений была важна и по другой причине. Во Франции вплоть до 1930-х годов представительницам прекрасного пола не разрешалось иметь собственность, так что единственным способом обеспечить себе тыл была покупка ювелирных украшений.
Уже с конца 1870-х годов парижанки старались набить поплотнее шкатулки на черный день, и им хотелось чего-нибудь новенького, неизбитого. После нескольких десятилетий показное хвастовство вышло из моды, теперь клиентов привлекали изысканность и утонченность, и ювелиры смогли воплотить их желания благодаря использованию нового металла — платины. Поскольку бриллианты чаще прозрачные, то они лучше смотрятся в сочетании с серебром, а не с золотом. Белое золото тогда еще не изобрели, серебро было слишком тяжелым, относительно непрочным и быстро тускнело, а новый металл оказался прочнее и легче серебра, и бриллианты можно было поместить в открытую оправу. Сейчас почти все украшения такие, а тогда это вызвало сенсацию. Впервые можно было свободно любоваться блеском камней во всей красе.
Кроме того, имел место, как бы мы теперь выразились, грамотный маркетинг: вскоре новый металл получил известность как «райский». Модницы просили вставить их бриллианты в новую оправу из платины в виде ягод ежевики, корзинок с цветами или бабочек: природные мотивы прекрасно подчеркивали великолепие натуральных камней. К 1910 году индийские махараджи искали вдохновение в далекой Европе, а европейцы и американцы, напротив, обратили взоры на восток — на Индию. Востоком увлекались все от мала до велика, и если синий цвет скорее мешал продать бриллиант, то легенда о проклятии, наложенном восточными богами, определенно могла помочь найти покупателя.
Пьер Картье не был таким одаренным ювелиром, как его отец, зато он оказался гениальным продавцом и понял, что на рынке драгоценностей ужасное проклятие может стать величайшим благословением. Поэтому он попросту все выдумал и запустил «утку», опубликовав в 1909 году статью в «Нью-Йорк тайме». Вдохновившись декоративными брошами собственного производства, он взял за основу правду, но изрядно приукрасил ее вымыслом, и в результате Эвелин Уолш клюнула на приманку и купила «легендарный» камень.
Вся правда о «Надежде»
А вот вам факты. Скорее всего, не было никакой статуи бога и никто не крал алмаз из храма. Людовик XIV умер своей смертью от гангрены, а его министра финансов арестовали за семь лет до покупки камня. И хотя Марию-Антуанетту, безусловно, обезглавили, она, похоже, никогда не носила бриллиант, как и принцесса де Ламбаль. Несмотря на слухи, большинство людей, так или иначе соприкасавшихся с «Надеждой», умерли естественной смертью в собственных постелях, хотя, разумеется, неприятности у них, как и у всех прочих, время от времени приключались. Даже лорд Фрэнсис пережил банкротство и умер в возрасте семидесяти пяти лет. Что касается Жана Батиста Тавернье, то мы точно знаем, что он скончался, когда ему исполнилось восемьдесят четыре года, и похоронен на протестантском кладбище под Москвой. Ювелир потерял часть состояния из-за нечистого на руку племянника, но нет никаких документальных свидетельств того, что в его смерти повинны бродячие собаки.
От проклятия «Надежды» пострадал, кажется, только один человек — его последняя владелица Эвелин Уолш: она была единственной, кто носил камень, веря в проклятие. Но большинство трагедий в ее жизни произошли из-за наркотической зависимости и потребности постоянно пребывать в центре внимания, а вовсе не из-за зловещего света, исходившего от шкатулки с драгоценностями. Да, гибель ее ребенка — ужасная случайность. Что, должно быть, чувствовала несчастная мать, когда мчалась из Кентукки, чтобы найти сына уже бездыханным?! Прокляла ли она тот день, когда Картье показал ей камень впервые, а заодно и себя за уверенность, что ее обойдет стороной проклятие «Надежды»? Порывалась ли она выбросить камень, чтобы он не причинил ей больше вреда? Не исключено, что и так. Но тем не менее Эвелин не только не выкинула бриллиант, но и носила его, практически не снимая, до самой смерти, так что он стал ее визитной карточкой и был даже упомянут в некрологе. Иногда наш разум жесток. Он внушает нам, что мы стоим столько, сколько стоит наше имущество, а без него мы никто и ничто. И, едва лишь мы поверим, это становится правдой.
