шахматы, что возьму верх над кем угодно.
— Хорошо, — сказал адмирал, — на этом остановись: в шахматах я тебя и испытаю.
Позвольте мне закончить, государь, ведь вы меня сможете испытать в любой момент, когда вам заблагорассудится.
Продолжай же, ты хорошо говоришь.
— Государь, я еще могу надевать кольчугу, носить щит на шее и держать копье, править конем и победить любого в конной схватке, сражаясь на копьях. Я также умею входить в комнаты дам, и добиваться их любви…
Адмирал засмеялся и прервал Йона:
— Вот так ремесла! Но я остановлюсь на шахматах. У меня есть дочь, прекраснее которой невозможно представить, и которая превосходно играет в шахматы. Я еще не встречал рыцаря, который бы у нее выиграл. Тебе предстоит сыграть с ней; если ты проиграешь, тебе отрубят голову. Если ты поставишь ей мат, то я велю застелить постель в своих палатах, и ты сможешь развлекаться с моей дочерью и делать все, что захочешь, а утром получишь от меня еще и сто золотых дукатов!
— Пусть будет так, — отвечал Йон, — как вы хотите.
Адмирал пошел к дочери и рассказал ей о своих условиях, поставленных Йону. «Мой отец определенно сошел с ума, — рассудила про себя девушка. — Из уважения, которое я к нему питаю, я лучше позволю себя обыграть, чем увижу гибель столь прекрасного юноши».
— Вы хорошо меня поняли? Вам предстоит играть с этим слугой. Если вы выиграете, его немедленно лишат головы, если же вы проиграете, вы должны будете исполнить любое его желание.
— Если так угодно вам, отвечала девушка, я должна того же желать независимо от того, по душе мне это или нет.
Адмирал советует присутствующим здесь же баронам не произносить ни слова: «…Слишком велика ставка, пусть никто не вмешивается».
Велели принести шахматную доску, всю изукрашенную золотом и серебром, и фигуры — золотые в изумрудах.
— Госпожа, — говорит Йон, — какими вы желаете играть? Желаете вы играть белыми или черными?
— Пусть будут белые, — отвечает дама, не моргнув глазом.
Игра начинается, и Йон рискует проиграть, ибо чаще смотрит на девушку, чем на доску. И девушка это замечает.
Вассал, — говорит она, — о чем ты думаешь? Ты же вот–вот получишь мат. Тебя уже считай что обезглавили!
Подождите немного, — отвечает ей Йон, — игра еще не завершена, и не будет ли большего стыда и позора, когда ты попадешь в руки мне совсем голая. Мне, слуге бедного менестреля?
Бароны разражаются смехом, и уже девушка начинает смотреть на Йона и не обращать внимания на игру, так что в свою очередь оказывается на волосок от поражения.
— Теперь, — говорит Йон адмиралу, — вы видите, умею ли я играть. Еще немного, и ваша дочь непременно будет в проигрыше.
Будь, проклят тот час, когда я породил вас, дочь моя! — кричит отец. — Вы победили в этой игре столько знатных баронов, и вы позволяете обыграть себя этому мальчишке.
Успокойтесь, — вмешивается Йон, — все может остаться, как было, и ваша дочь вернется в свою комнату; я же буду служить моему менестрелю.
Если вы поступите так, я вам дам сто золотых дукатов.
Согласен! — отвечает Йон.
Девушка в досаде отворачивается от него и думает: «Знай я об этом заранее, я бы тебя обыграла…»
Бернадетта захохотала, откинув голову, так что я увидел ее розовое небо.
Адель похлопала в ладоши.
— Грегори, вы просто кладезь разных историй! А что еще вы нам расскажете про шахматы?
— Больше ничего, мат Бернадетте!
Но баронесса не потеряла хорошего настроения. Ее лицо приблизилось к моему, губы вытянулись в ожидании поцелуя.
— В щеку, мой муж! — подала голос ревнивая Адель.
Но я ослушался и поцеловал сочные губки своей «сестрички».
В отместку надувшаяся Адель отказала мне в любовных ласках, заявив, что она устала, у нее болит голова. Я предложил вылечить голову, но мое предложение осталось без ответа.
На следующее утро Адель сказалась больной и разместилась в повозке под пологом, чтобы защитить лицо от солнца. Бернадетта также перебралась к сестре, и весь день мне пришлось довольствоваться обществом Фостера.
На ночевку опять были поставлены палатки. Сестры ко мне не пришли и остались в своей. Компанию за ужином мне составил барон Гринвуд. Но его мысли были поглощены только будущим турниром.
И говорить он мог только о турнире и о преимуществах тисового копья перед ясеневым.
Проводив барона, я велел Майку стелить постель и вышел из палатки.
Наш лагерь отходил ко сну. Немногие еще оставались у костров. В траве стрекотали кузнечики. Воздух был прохладным и вкусным, пах дымком, жареным мясом и луговой свежестью.
Повозки были составлены кругом вокруг палаток. Часть моей свиты так и ночевала в повозках и под ними, прямо на лошадиных попонах. Соседняя палатка, где разместились Адель и Бернадетта, была темна, значит, уже уснули. Завтра будут дуться на меня за то, что не пожелал покойной ночи.
Я присел на траву у палатки и, подняв голову, нашел на безоблачном небе созвездие дракона. Звезды подмигивали мне.
Неожиданный шепот за спиной заставил вздрогнуть.
— Ты не боишься его? — Кажется, это была Бернадетта.
— Нет, я боюсь его сестру… — ответила Адель. Я навострил уши.
— Говорят она очень красива?
— У нее золотые волосы и золотые глаза, как у него…
Она может оборотиться драконом. Я видела зимой из замка. Золотой дракон с черными крыльями — это не передать словами. Она прекрасна и ужасна одновременно.
— Она обижала тебя?
— Что ты, она всегда была любезна и добра ко мне. Мы часто занимались с нею фехтованием…
— Замечательно… Она владеет оружием?
— Как самый опытный воин…
— Говорят, она исчезла среди ночи, прямо из замка?
— Да, она оборотилась драконом и улетела… Я каждый день жду, что она вернется и заберет его у меня…
— Но ты теперь жена.
— Для нее это не имеет значения… Они спали вместе, и один из сыновей ее.
— Он спал с сестрой?!
— Тише, глупышка… Они драконы, и наши традиции и законы для них, что прах под ногами…
— Бедная, моя… Жить и ждать каждый день, что придет женщина и заберет твоего мужчину! Я бы умерла!
— Будешь строить ему глазки — умрешь!
Послышалась возня и девичий писк.
О, боги, слушать девичью болтовню — выше моих сил. Я тихонько встал и отправился в палатку спать в одиночестве.
Я стал утром пораньше и на завтрак отправился к соседкам.
— Доброе утро, леди! Ваши сны были приятными?
Адель и Бернадетта встали и приветствовали меня, приседая и придерживая юбки. Две пары одинаковых зеленых глаз взяли меня под обстрел.
