— Ах, нынче рынок не такой, каким был прежде, — сокрушался Паскуале Торнаторе, маркетолог, любитель хорошей кухни и музыки и патриот Кальтаниссетта.
Будущее рынка волновало его.
— Молодые люди больше не ходят туда за покупками. Сколько молодых лиц вы там видели?
Было время обеда, и мы сидели за столом в просторной квартире, в которой он жил со своей женой. Супруги много работали, и в тот день они готовили на стол точно так же, как и обычно: быстро, но без суеты. Тарелка местной салями; паста с баклажанами и чесноком; сыр, фрукты и по стакану вина каждому — вот и все, однако качество продуктов вызывало восхищение. И, помимо прочего, это была «правильная» еда, приготовленная, как говорится, с нуля и съеденная во время приятной беседы, а не какая-то там закуска, наскоро проглоченная в молчании в перерыве между заседаниями.
Я ответил ему, что видел на рынке людей разного возраста — и молодых не меньше, чем пожилых, — и что большинство торговцев показались мне вовсе не старыми. Во всяком случае, они были моложе меня.
Но Паскуале это не утешило. Он настаивал, что рынок приходит в упадок, как и традиции сицилийской кухни. Часто ли мне приходилось слышать подобные сетования в континентальной Италии?
Конечно, продолжал Паскуале, есть супермаркеты, хотя он еще не видел ни одного стоящего, да и припарковаться возле них и делать покупки так, чтобы тебе это было удобно, совершенно невозможно. Главная же проблема, на его взгляд, заключалась в том, что муниципалитет с большой неохотой выдает лицензии торговцам с транспортабельных лотков, особенно продающим овощи и фрукты, чьим товаром я так восхищался. Муниципалитет подталкивает их к тому, чтобы они торговали в определенных районах, приблизив, таким образом, рынок к покупателю. Разумеется, это создает удобства для потребителей, но при этом уменьшается критическая масса самого рынка, и в результате он окончательно исчезнет.
В характере Паскуале любовь к людям, к хорошей кухне и к музыке сочетались с глубоко пессимистическими взглядами на жизнь и на будущее его родины. Словно он обреченно согласился с великим сицилийцем, писателем Леонардо Шаша, который утверждал, что загнивание Сицилии не временное, а постоянное явление. Казалось, что непрекращающаяся смена завоевателей, оккупантов и эксплуататоров наделила сицилийцев таким глубоким и неискоренимым пессимизмом, что они превратили нечто ироде защитного нигилизма в жизненную энергию.
Результатом стала двойственная реакция на мир. С одной стороны, Паскуале рассматривал кулинарию как ключ к возрождению туризма, который, в свою очередь, должен способствовать возрождению Кальтаниссетты. Он разработал планы кулинарных фестивалей. С энтузиазмом говорил о таких местных деликатесах, как бисквитные кольца, недавно спасенные от полного забвения. В то же самое время его огорчало незнание местными детьми национальной кухни, и вместе с участниками движения «Медленное питание» он разбил огород при одной из больших начальных школ. Все его слова и дела подкреплялись необыкновенным энтузиазмом, наполнялись верной отдачей и неистощимой энергией. Я был счастлив, что мне удалось вдохновиться его пафосом, особенно когда он подчеркнул, что скоро школа будет продавать часть выращенного учениками урожая.
Настал базарный день в приходской школе дона Милани. Она располагалась в большом, соответствующем своему назначению здании из необожженного красного кирпича и серого бетона, окруженном жилыми блоками. Даже при ярком солнечном свете школа производила мрачноватое впечатление, но за ней раскинулся пышный огород Прогетто Орто Сколастико с рядами бурно растущих овощей. Около каждого висела табличка, на которой значилось то или иное именование: «Капуста», «Лук „Краса Тропеа“», «Клубника», «Цуккини», «Сельдерей», «Турецкий горох». Площадь огорода составляла никак не меньше полгектара, каждая грядка была ухожена и снабжена черным шлангом, из которого канала вода. Одни растения явно чувствовали себя лучше, другие — хуже, турецкий горох выглядел отменно, как и латук-салат и капуста, а вот лук и сельдерей явно нуждались в дополнительном внимании.
На широкой бетонной площадке между школьным зданием и огородом толпилось более ста пятидесяти учащихся. Некоторые из них помогали накрывать столы яркими, разноцветными бумажными скатертями — желтыми, зелеными, розовыми, оранжевыми, — каждая из которых была украшена вырезанными из бумаги, разрисованными и наклеенными морковками, кабачками, луком или перцем. За столами на веревках, натянутых между цементными колоннами, висели постеры, сделанные самими детьми и рассказывающие об основных этапах Прогетто Орто Сколастико. Когда я приехал, их внимательно изучал маленький мальчик, одетый в джинсы, штанины которых были здорово загнуты наверх, и в белую курточку с синими полосками на рукавах. В течение нескольких минут он стоял неподвижно, сложив руки на груди. За его спиной стайка девочек и мальчиков окружила учителя.
— Quanti pennarelli, Giuseppe? (Сколько фломастеров, Джузеппе?)
— Trenta sette, signora. (Тридцать семь, синьора.)
— Non sipreoccupa. (Не волнуйся.)
— Primo scriviamo. (Сначала мы пишем…)
— Io, signora, iol Sono. (Я, синьора! Я!)
— Calma te, Satva. (Успокойся, Сальва.)
В это время другие дети в нарядных сине-зеленых колпачках снимали урожай латук-салата, которому была отведена роль «героя дня». Они аккуратно расставляли пучки по коробкам корнями вниз. По одной коробке дети поставили на столы, а остальные составили в тени позади. Этим занимались примерно сто пятьдесят учащихся в возрасте от восьми до десяти лет, и я подумал о том, как бы отнеслись к подобной инициативе их английские сверстники. Возможно, точно так же. Заниматься таким делом куда интереснее, чем сидеть в классе. Почему во времена моего детства мы никогда не продавали овощи, которые выращивали для своих родителей? Это куда более приятное и оригинальное занятие, чем регулярное выпрашивание у них денег на школьную столовую либо на поход в тренажерный зал или в бассейн.
— Сколько стоит один пучок латука? — спросил я парнишку.
— Boh. Non lo so (Понятия не имею), — ответил он.
На бордюре, окаймлявшем сад, сидела, положив подбородок на сцепленные ладони, маленькая девочка в розово-серых кроссовках и в бело-розовой футболке, с розовой лентой в темных волосах.
В начале десятого начали прибывать родители. Было заметно, что они принадлежали к разным социальным слоям, но все принарядились. В основном пришли женщины, хотя собралось немало и мужчин, которые решили поддержать коммерческую инициативу своих ненаглядных чад. Атмосфера была непринужденной и доброжелательной. Все терпеливо ждали начала мероприятия. Время от времени в гул голосов врывались трели мобильных телефонов.
— Да, этот базар — прекрасная идея, очень полезная для детей, — решительно заявила одна из мам в джинсах, футболке и кроссовках.
— Они должны знать, как достаются деньги, — поддержала ее другая мама.
— Мы начинаем забывать наше прошлое, наши традиции, — сказала третья.
— Им очень нравится то, что они делают, — подтвердила женщина в джинсах. — И они гордятся результатами своего труда.
Наконец все было готово, появились директриса и высокопоставленные гости, и начались речи. В Италии ни одна церемония не обходится без весьма продолжительных демонстраций ораторского искусства. Слова текли нескончаемым потоком. Всех благодарили и награждали аплодисментами. Разумеется, нашлось место и наставлениям. Родители, а их было человек сто, стояли и терпеливо слушали выступавших с удивительной доброжелательностью. За каждым столом сгрудились сине-зеленые колпачки, и самые нетерпеливые дети комментировали происходившее с явным неодобрением.
Наконец, ровно в десять часов, базар объявили открытым, и началось паломничество к столам и самый настоящий бедлам. В сравнении с происходящим рынок на виа Бенинтенди казался таким же организованным и упорядоченным, как деревенское торжество. Возбужденные родители рвались к столам, размахивая купюрами. Дети держали пучки латука подобно невестам, цепко следящим за своими букетами. Учителя пытались контролировать родительское рвение и коммерческий энтузиазм подопечных. Постепенно родители продвигались вперед, и те, кто поначалу оказался в задних рядах, прокладывали себе
