возможных и нежелательных проблем, особенно по ночам в выходные дни. Блэнк Фрэнк уяснил для себя, что всякие выдумки людям иногда нужнее, чем правда.
Блэнк Фрэнк тоже научился пускать пыль в глаза. Видели бы его сейчас байкеры — деликатный и внимательный. Заботливо хлопочущий.
Когда в «Нежити» кто-нибудь надирался сверх меры и затевал заварушку, Блэнк не часто играл роль вышибалы. Обычно он просто возникал за спиной нарушителя порядка и ждал, пока тот или та не оглянется и не извинится. В обязанности Блэнка Фрэнка входило «впечатлять массивными габаритами».
«И если одного впечатления недостаточно, — подумал, улыбаясь, Блэнк Фрэнк, — всегда есть „тиски“».
На экране монитора появилось такси «Ред-топ», оно остановилось у служебного входа в клуб. Блэнк Фрэнк почувствовал удовлетворение. Он как раз закончил драить барную стойку, и она блестела чистейшим ониксом. Блэнк снял входную дверь с сигнализации. Сейчас в нее три раза постучат.
Блэнку Фрэнку нравились все эти электронные прибамбасы: камеры, узконаправленные микрофоны, усилители, стробоскопы — все, что производило мощный поток чистейшего переменного тока и составляло техническую основу шоу, конечно же с маэстро в центре. Блэнка интересовали тумблеры и переключатели и пульсирующие огоньки. Но больше всего на свете он любил мощь энергии.
«Тук-тук-тук». Все как всегда. Неизменные три стука.
— Отлично, — пробормотал себе под нос Блэнк Фрэнк.
Он поспешил к двери, в этот момент композиция закончилась, и пространство клуба наполнилось потрескиванием и шипением пустого эфира.
Уезжает на лимузине, приезжает на такси — одна из этих причуд планирования, гори они огнем. Вечным огнем.
Граф дал таксисту сумасшедшие чаевые: он привык иметь дело только с крупными суммами. И никогда не требует сдачи. Никогда в жизни Граф не платил налоги. В прошлом году он заработал сорок три миллиона, большая часть этой суммы, за вычетом накладных расходов и затрат на отмывание, спокойно хранится в золотых слитках в банках за пределами страны.
Граф энергично постучал зонтиком в дверь «Нежити». Блэнк Фрэнк никогда не допускал, чтобы стук повторялся дважды.
Граф обрадовался, когда в смотровом окошке двери, полностью заполнив его, появилось лицо Блэнка. Затем его огромное тело закрыло весь дверной проем. Граф любил Блэнка Фрэнка, несмотря на его нелюдимость. Безусловная преданность Блэнка позволяла приятно расслабиться; казалось, чувство чести и элементарной справедливости было изначально заложено в это массивное тело. С этим громилой можно было просто сидеть, пить и вести непринужденный разговор об их общих знакомых, о том, что произошло за время, истекшее с их последней встречи, — никаких сплетен и злобных обсуждений, чисто дружеская беседа. А им было о чем поговорить.
Граф и Блэнк Фрэнк живут на земле так давно, что по возрасту им уступает любое из самых старых зданий Лос-Анджелеса.
Живут. Следует добавить в словарь несколько новых, более современных значений этого слова. Ученые могут спорить на этот счет, но Граф, Блэнк Фрэнк и Ларри, бесспорно, живые существа. В особенности Ларри. Искусственно созданные в лабораториях человекоподобные существа, зомби и ходячие мертвецы не станут усматривать в ежегодных тайных встречах их троицы в «Нежити» нечто сверхъестественное и невозможное.
Граф всегда чрезвычайно бледен, и оттого кажется, что его тонкая, как рисовая бумага, кожа, покрытая сетью мелких морщинок, имеет легкий голубоватый оттенок. На лице не отразился груз прожитых лет, оно скорее напоминает испещренную линиями ладонь, по которой искусный хиромант легко прочитал бы книгу жизни. Ярко-голубые, как у сибирской хаски, глаза скрыты за непроницаемо черными стеклами очков ромбовидной формы. Волосы он неизменно зачесывает назад и смазывает гелем для придания влажного эффекта. Черные как смоль пряди от белоснежных висков и макушки нарочито театрально тянутся назад. Ларри называет это «причесоном от старомодного оперного дирижера». Губы у Графа тонкие, цвета вареной печенки. Его привычная диета уже не способствует крепости и полнокровию, а лишь не дает ему умереть, И это его утомляет.
Пока Блэнк Фрэнк шел открывать дверь, Граф успел прикурить папироску с кока-пастой и глубоко затянуться. Новая порция наркотика мгновенно его взбодрила.
Моросил дождь. Такси, шурша влажными покрышками, укатило в ночь.
Блэнк Фрэнк открыл дверь и, изображая важного дворецкого, держал ее, позволяя Графу войти.
Брови Графа сошлись на переносице.
— Ну что, друг мой, успел позабыть?
Благородный европейский акцент едва улавливался. Граф долгие годы обучался такой манере речи и сейчас мог заслуженно гордиться достигнутыми результатами. Иногда его принимали за канадца.
Блэнк Фрэнк придал лицу выражение провинившегося ребенка.
— О, простите, — кашлянул он, прочищая горло. — Не желаете ли войти?
Поддерживая игру, Граф, в своем двубортном костюме от Армани стоимостью несколько тысяч, театрально кивнул и вошел в прохладный, мрачный пустой бар. В любом случае всегда приятнее, когда тебя приглашают.
— Ларри? — спросил Граф.
— Нет еще, — ответил Блэнк Фрэнк. — Ты же знаешь Ларри, он всегда опаздывает. Он как в другом часовом поясе живет. Знаменитости полагают, что весь мир должен их ждать. — Он кивнул в сторону часов, словно они могли все объяснить.
Граф отлично видел в темноте, и даже непроницаемо черные стекла очков не могли ему в этом помешать. Когда он их снял, Блэнк Фрэнк заметил в его левом ухе серебряный крестик с распятием.
— Заделался металлистом?
— Понравилась штучка, — ответил Граф. — Хотя я никогда особенно не увлекался драгоценностями. Чем их у тебя больше, тем у алчных людей острее соблазн разрыть твою могилу. Ларри это с легкостью подтвердит. С гробокопателями дружбу не водят.
Блэнк Фрэнк провел его к трем викторианским стульям с высокими спинками, которые принес из комнаты для отдыха и расставил вокруг коктейльного столика, прямо в круге света, падавшего от лампы. Получилось подчеркнуто театрально.
— Впечатляет. — Взгляд Графа метнулся в сторону бара.
Блэнк Фрэнк туда уже направлялся.
Граф сел и продолжил:
— Когда-то я был знаком с женщиной, она страдала ужасной аллергией на кошек. Но любила их безумно. И вот однажды… уф! Аллергия исчезла: никакого тебе насморка, красных глаз и потоков слез. Она перестала пить таблетки, от которых ее вечно клонило в сон. Ее любовь к кошкам заставила организм адаптироваться, и аллергия сама собой прошла. — Его пальцы коснулись серебряного крестика в ухе, некогда крест был для него предметом устрашения. — Я ношу его в знак того, что тело может само себя победить. Взять верх над происходящими в нем химическими процессами.
— Это как у меня с огнем. — Блэнк Фрэнк протянул ему ядерную смесь под названием «Гангбанг».[42]
Граф сделал глоток и, как кот, довольно зажмурился. Напиток, должно быть, имел чудовищную крепость. Раз подействовал на Графа, с его-то концентрацией веществ в крови.
Блэнк Фрэнк наблюдал, как Граф медленно, с наслаждением сделал еще один большой глоток.
— Знаешь, Ларри снова будет спрашивать, продолжаешь ли ты заниматься… ну, в общем тем, чем ты занимаешься.
— Я не люблю оправдываться. — (Но Блэнк заметил, как Граф выпрямился на стуле, словно готовясь обороняться.) — Я смотрю, у тебя здесь все по-старому. — Он указал в сторону бара.
Изменись Граф до неузнаваемости, жесты бы его выдали — величественные и грациозные. Эмоционально-выразительный язык тела.
— Все в рамках закона. Еда. Напитки. Сигареты.
