и вовсе не потому, уверял он себя, что изначально ошибочно принял девушку за свою дочь. У него исключительно профессиональный интерес: ведь если смерть можно победить, то это, без сомнения, величайшее знание, каким только может обладать врач. И его пропавшая дочь тут вовсе ни при чем.
Сначала доктор расспросил своих коллег в городской больнице, затем начал расспрашивать врачей из других больниц и нового госпиталя при Арсенале. И только управляющий этого нового госпиталя хоть что-то ему ответил и предостерег, что у доктора Преториуса имеются влиятельные покровители.
— Это я уже слышал, — заверил доктор Штейн. И неосмотрительно добавил: — Жаль только, что я не знаю, кто они.
Управляющий госпиталем был человек напыщенный, добившийся своего положения благодаря интригам, а не дарованиям. Доктор Штейн видел, что того так и подмывает выложить все, что ему известно, но в итоге управляющий сказал только:
— Знание опасно. Но если вы хотите что-нибудь выяснить, то начинайте лучше снизу, а не сверху. Не стоит заноситься, доктор.
Доктор Штейн пришел в негодование, однако промолчал. Он просидел без сна целую ночь, снова и снова обдумывая обстоятельства дела. Этот город полон тайн, а он здесь чужак, иудей, бежавший из Пруссии. Из-за подобных расспросов его запросто могут принять за лазутчика, и еще неизвестно, сможет ли Горралл помочь, если доктора вдруг обвинят в этом. В конце концов, начальство капитана не одобрило ведь попытки арестовать доктора Преториуса.
Однако доктор Штейн никак не мог забыть лица утопленницы: как она вздрогнула, как ее глаза раскрылись под паутиной золотых нитей. Мучимый видениями, в которых он находил могилу дочери и воскрешал Ханну, доктор метался по кухне, и уже под утро его осенило, что управляющий госпиталем Арсенала сказал ему правду, пусть даже сам об этом не подозревая.
Утром доктор Штейн вышел из дома, не сказав жене, куда направляется. Он догадался, что доктору Преториусу необходимы ингредиенты для опытов, поэтому принялся ходить от аптекаря к аптекарю, описывая каждому внешность шарлатана. Нужного аптекаря доктор отыскал уже ближе к вечеру, в маленькой паршивой лавчонке на calle,[76] примыкающей к площади, над которой царил яркий фасад недавно построенной церкви Санта-Мария-ди-Мираколи.
Аптекарь оказался молодым человеком с приятным лицом, но маленькими, алчно блестящими глазками. Он глядел на доктора Штейна из-под черной засаленной челки и так горячо отрицал свое знакомство с доктором Преториусом, что доктор Штейн ни на секунду не усомнился: парень врет.
Монета развязала аптекарю язык. Он признался, что, кажется, среди его клиентов есть человек, похожий на описанного доктором Штейном, и доктор Штейн сейчас же поинтересовался:
— Не покупал ли он квасцы или эфирные масла?
Аптекарь выразил недоумение:
— Он же врач, а не бальзамировщик.
— Да, конечно, — согласился доктор Штейн, воспрянув духом.
Вторая монета купила доктору право доставить Преториусу последний заказ — бутыль серной кислоты, обернутую для безопасности соломой.
Отправившись в направлении, указанном аптекарем, доктор Штейн петлял в сложном лабиринте из calles и площадей, оказавшись в итоге во дворе размером с чулан. Со всех сторон поднимались высокие стены домов, и выйти отсюда можно было единственным путем — тем, каким пришел. Доктор понял, что заблудился, но не успел он развернуться, чтобы выйти, как кто-то схватил его сзади. Чья-то рука стиснула горло. Штейн принялся вырываться и уронил бутыль с кислотой, которая не разбилась только благодаря счастливой случайности и соломе. В следующий миг доктор уже лежал на спине, глядя на клочок серого неба, который стремительно уносился прочь, уменьшаясь до точки размером с мерцающую звезду.
Очнулся доктор Штейн от сурового гула церковных колоколов. Он лежал на сырой постели в комнате, увешанной пыльными гобеленами и освещенной высокой сальной свечой. Горло болело, в голове пульсировало. Над правым ухом была припухлость, однако в глазах не двоилось, и голова не кружилась. Тот, кто его оглушил, прекрасно понимал, что делает.
Дверь оказалась заперта, окна были закрыты прочными дубовыми ставнями, надежно приколоченными к раме гвоздями. Доктор Штейн как раз пытался оторвать ставню, когда дверь отперли и в комнату вошел пожилой человек. Иссохший карлик в бархатной тунике и камзоле, которые больше пристали юному щеголю. Морщинистое лицо старика было припудрено, на впалых щеках горели пятна румян.
— Мой хозяин поговорит с вами, — проговорило это странное существо.
Доктор Штейн спросил, где он находится, и старик ответил, что это дом его хозяина.
— Когда-то он принадлежал мне, но я подарил его хозяину. В качестве вознаграждения.
— А, так вы были больны и он исцелил вас?
— Я был болен жизнью. Он убил меня и оживил снова, чтобы я мог вечно жить после смерти. Мой хозяин — великий человек.
— Как вас зовут?
Старик засмеялся. У него во рту торчал один-единственный зуб, да и тот представлял собой почерневший пенек.
— В новой жизни крещение мне еще только предстоит.
Идите со мной.
Они поднялись по широкой мраморной лестнице, которая проходила через некогда величественное палаццо. Внизу остались два этажа, где пол был выложен черной и белой плиткой и походил на шахматную доску. Они поднялись еще на два этажа, на самый верх.
Некогда в вытянутой комнате располагалась библиотека, однако теперь глубокие стеллажи вдоль стен были пусты, остались лишь цепи, удерживавшие тяжелые тома. Комната была освещена расставленными в беспорядке свечами, которые мерцали, не столько освещая пространство, сколько порождая сбивающие с толку тени. Одна ниша для книг была забрана решеткой, и там, в полумраке, бродила свинья. Доктор Штейн успел бросить на животное взгляд и увидеть, что на спине свиньи имеется что-то чужеродное, но вот что — этого он не рассмотрел. В следующий миг ему под ноги бросилось какое-то существо размером с мышь. Потрясенный доктор увидел, что оно передвигается на задних ногах, сутулясь и шаркая.
— Мои детки, — произнес доктор Преториус.
Он сидел за столом, заваленным книгами и бумагами. Полки у него за спиной были уставлены пузырьками и банками с реактивами. Утопленница сидела рядом, в кресле с высокой спинкой. Ее лоб обхватывал кожаный обруч, не дававший голове завалиться набок. Глаза в провалившихся темных глазницах были закрыты. Позади ее кресла стоял тот самый механизм, который доктор Штейн видел в винном погребе. Сладкий запах розового масла был необычайно силен.
Доктор Штейн произнес:
— Это же просто мышь или небольшая крыса.
— Вы верите в то, что должно, доктор, — произнес Преториус, — но я надеюсь открыть вам глаза на те чудеса, какие мне удалось воплотить. — Он обратился к старику: — Принеси нам закусить.
Старик попытался возразить, сказав, что хотел бы остаться, но доктор Преториус тотчас подскочил в ярости и запустил в слугу чернильницей. Чернила растеклись по напудренному лицу, и доктор Преториус разразился смехом.
— Болван! — произнес он. — Принеси гостю вина и мяса. Это все, что я могу предложить, — обратился он к доктору Штейну. — Кстати, вы пришли сюда по своей воле?
— Полагаю, аптекарь сообщил вам, что я задавал ему вопросы. Если, конечно, он аптекарь.
Доктор Преториус проговорил, коротко улыбнувшись:
— Мне кажется, вы хотели видеть девушку — она перед вами. Я заметил, с какой нежностью вы глядели на нее тогда, пока нас не прервали, и теперь я снова вижу в ваших глазах то же выражение.
— Я ничего не знал о намерениях моего спутника.
Доктор Преториус свел вместе кончики пальцев, дотронулся ими до бескровного рта. Пальцы у него были белые и длинные, — казалось, будто на них имеются лишние суставы. Он произнес:
