Не все процветали. Клай исчез, и теперь его лавкой управлял пьяный идиот, в ней не было товара, и половина крыши провалилась. Шай переспорила его за один имперский золотой и дюжину бутылок дешевой выпивки, и выкупила место, как действующее предприятие. Почти действующее, по крайней мере. Они все принялись за работу следующим утром, словно это был последний день творения, Шай безжалостно придиралась, Пит и Ро смеялись, сметая пыль друг на друга, Темпл и Ламб стучали по дереву, и прошло не так уж много времени, пока все не стало немного похоже на то, как было раньше. Намного больше похоже, чем Ро думала.
За исключением того, что иногда она думала о горах и плакала. И Ламб все еще носил меч. Тот, что забрал у ее отца.
Темпл снял комнату через дорогу, и повесил над дверью вывеску, гласящую: «Темпл и Кадия: Договоры, Письмо и Плотничные работы».
Ро сказала ему:
— Этот Кадия нечасто здесь бывает?
— И не будет, — сказал Темпл. — Но нужен кто-то, кого можно обвинить.
Он начал выполнять работу юриста, что с тем же успехом могло быть магией, так большинство вокруг было заинтересовано. Дети пялились в окно, чтобы посмотреть, как он пишет в свете свечи. Иногда Ро ходила туда и слушала, как он говорит о звездах и Боге, и о дереве, и о законе, и о всех дальних местах, где он бывал в своих путешествиях, и на языках, которых она никогда прежде не слышала.
— Кому нужен учитель? — спросила Шай. — Меня учил ремень.
— И посмотри, во что это вылилось, — сказала Ро. — Он много знает.
Шай фыркнула.
— Для мудреца он чертовский болван.
Но однажды Ро проснулась ночью и спустилась, беспокойная, и увидела их вместе, целующихся. Что-то в том, как Шай трогала его, показывало — она не думает, что он такой уж болван, как она о нем говорила.
Иногда они ездили по фермам, продавая и покупая — новые здания росли каждую неделю. Пит и Ро качались на сидении фургона рядом с Шай, Ламб ехал рядом верхом, всегда хмурясь на горизонт, с рукой на мече.
Шай сказала ему:
— Не о чем волноваться.
И не глядя на нее, он сказал:
— И это как раз, когда лучше волноваться.
Однажды они вернулись перед закрытием, длинные облака розовели над головой, на западе садилось солнце, и одинокий ветерок вздыхал и мел пыль по улице, заставляя скрипеть ржавый флюгер. Сообщества больше не проезжали, и город стоял тихий и спокойный; где-то смеялись чьи-то дети, и бабушка скрипела в своей кресле-качалке на крыльце; и лишь одна лошадь, которую Ро не знала, была привязана к покоробленным перилам.
— Некоторые дни удаются, — сказала Шай, глядя в конец фургона, почти пустой.
— Некоторые нет, — закончила Ро за нее.
Внутри лавки было спокойно, лишь раздавался тихий храп Виста, который лежал в кресле, закинув сапоги на прилавок. Шай сбила их, разбудив его толчком.
— Все в порядке?
— Медленный день, — сказал старик, потирая глаза.
— Все твои дни медленные, — сказал Ламб.
— Будто твои чертовски быстрые. О, кто-то ждет тебя. Говорит у него с тобой дело.
— Ждет меня? — спросила Шай, и Ро услышала шаги в конце лавки.
— Нет, Ламба. Как ты говорил твое имя?
Человек толкнул кольцо свисающей веревки и шагнул на свет. Огромный, высокий мужчина, его голова задевала за нижние балки, на его боку был меч с рукоятью шершавого серого металла, прямо как у Ламба. Прямо как у ее отца. У него был огромный шрам через все лицо, и угасающее пламя свечи мерцало в его глазу. В серебряном глазу, как в зеркале.
— Меня зовут Коул Шиверс, — сказал он тихим и хриплым голосом, и каждый волосок на Ро встал дыбом.
— Что у тебя за дело?
Шиверс посмотрел на руку Ламба, и на обрубок пальца, и сказал:
— Ты знаешь мое дело, так ведь?
Ламб лишь кивнул, мрачный и спокойный.
— Если ты здесь ради проблем, ты, блядь, их получишь! — раздался голос Шай, резкий как у вороны. — Слышишь меня, ублюдок! Мы уже все проблемы…
Ламб положил руку на ее предплечье. На то, вокруг которого вился шрам.
— Все в порядке.
— Все в порядке, если он хочет получить мой нож прямо в…
— Не лезь в это, Шай. Это старый долг между нами. — Затем он заговорил с Шиверсом на северном. — Что бы ни было между мной и тобой, это не касается их.
Шиверс посмотрел на Шай и на Ро, и, казалось, в его живом глазу было не больше чувств, чем в мертвом.
— Это их не касается. Пойдем наружу?
Они спустились по ступенькам перед лавкой, не медленно и не быстро, держа дистанцию, и все время глядя друг на друга. Ро, Шай, Пит и Вист проползли за ними на крыльцо, наблюдая молчаливой группой.
— Ламб, а? — сказал Шиверс.
— Одно имя ничуть не хуже другого.
— О, не скажи, не скажи. Тридуба, и Бетод, и Вирран[28] из Блая и все остальные забыты. Но люди все еще поют песни о тебе. Почему так, что думаешь?
— Потому что люди глупцы, — сказал Ламб.
Ветер где-то нашел неприколоченную доску, и раздался стук. Два северянина смотрели друг на друга, рука Ламба свободно висела сбоку, обрубок пальца касался рукояти меча; Шиверс мягко качнул плащ, открывая свою рукоять.
— Это у тебя там мой старый меч? — спросил Ламб.
Шиверс пожал плечами.
— Взял его у Черного Доу. Думаю, все повторяется, а?
— Всегда. — Ламб потянул шею в одну сторону, потом в другую. — Всегда повторяется.
Время тянулось и тянулось. Дети все еще смеялись где-то, и, кажется, раздался крик их матери, зовущей их внутрь. Качалка старой женщины мягко поскрипывала на крыльце. Флюгер резко повизгивал. Ветерок подул и поднял пыль на улице и похлопал плащи двух мужчин; не больше чем четыре или пять шагов грязи было между ними.
— Что происходит? — прошептал Пит, и никто не ответил.
Шиверс оскалился. Ламб прищурил глаза. Рука Шай почти болезненно сжала плечо Ро, кровь пульсировала в ее голове, дыхание перехватывало в горле, медленно, медленно качалка скрипела, не приколоченная доска постукивала, и где-то гавкала собака.
— Ну? — прорычал Ламб.
Шиверс откинул голову, его здоровый глаз глянул на Ро. Задержался на ней такой длинный миг. Она сжала кулаки и стиснула зубы, и обнаружила, что хочет, чтобы он убил Ламба. Желала этого всем своим существом. Ветер снова подул и растрепал его волосы, захлестнув их на лицо.
Визг. Скрип. Стук.
Шиверс пожал плечами.
— Ну, я лучше поеду.
— Э?
— Мне предстоит долгий путь домой. Надо рассказать им, что тот девятипалый ублюдок вернулся в грязь. Вы так не думаете, мастер Ламб?
