Годы Крови! — стороны менялись, как рубашки. — Кампания в Кадри! — пьяное фиаско. — Я даже содержал козу несколько лет. Упрямая скотина, но верная, этого у нее не отнять…
Сворбрек смог изобразить подобострастный поклон, сидя скрестив ноги напротив куска упавшей каменной стены.
— Не сомневаюсь, мои читатели будут трепетать от ваших подвигов.
— Их хватит на двадцать томов!
— Трех будет более чем достаточно.
— Вы знаете, однажды я был Великим Герцогом Виссерина. — Коска отмахнулся от попыток преклонения, которых на самом деле не случилось. — Не волнуйтесь, не стоит называть меня превосходительством — мы тут, в Компании Милосердной Руки, все свои и обходимся без формальностей, не так ли, Темпл?
Темпл глубоко вздохнул.
— Мы все свои. — Большинство из них были лжецами, все были ворами, некоторые убийцами. Неформальность не удивляла.
— Сержант Дружелюбный[10] был со мной даже дольше, чем Темпл, с тех самых пор, как мы низложили Великого Герцога Орсо и усадили Монцкарро Муркатто на троне Талинса.
Сворбрек посмотрел вверх.
— Вы знакомы с Великой Герцогиней?
— Весьма близко. Я думаю, не будет преувеличением сказать, что я был ее близким другом и наставником. Я спас ее жизнь при осаде Муриса, а она мою! Историю ее восхождения к власти я обязан поведать вам на какой-нибудь остановке, это дело чести. Есть весьма немного достойных личностей, за которых или против которых я не сражался в то или иное время. Сержант Дружелюбный?
Безшеий сержант посмотрел вверх, его лицо ничего не выражало, как плита.
— Что ты понял за время, проведенное со мной?
— Я предпочитаю тюрьму. — И он вернулся к катанию своих костей, к занятию, которое могло полностью занимать его часами.
— Он такой шутник! — Коска махнул костлявой рукой на него, хотя не было и намека на шутку. За пять лет Темпл ни разу не слышал, чтобы сержант Дружелюбный шутил.
— Сворбрек, вы увидите, что Компания живет добродушными шутками.
Не говоря о медленно кипящей вражде, изнурительном безделье, жестокости, болезнях, мародерстве, изменах, пьянстве и распутстве, способном заставить краснеть дьявола.
— Эти пять лет, — сказал Темпл, — я смеялся не переставая.
Было время, когда он находил истории Старика веселыми, очаровательными, волнующими. Волшебным блеском того, как можно жить без страха. Теперь его от них тошнило. То ли Темпл узнал правду, то ли Коска забыл ее, сложно сказать. Возможно, того и другого понемногу.
— Да, это была замечательная карьера. Множество достойных моментов. Множество триумфов. Но и поражений. Каждый великий человек их испытывает. Сожаления — цена в нашем деле, как всегда говорил Сазайн. Люди часто обвиняют меня в непостоянстве, но я чувствую, что всегда, на каждом конкретном перекрестке я выбирал одно и то же. В точности то, что мне нравилось.
Непостоянное внимание пожилого наемника блуждало по его воображаемому прошлому, а Темпл начал отступать, двигаясь не привлекая внимания вокруг сломанной колонны.
— У меня было счастливое детство, но дикая юность, полная безобразными происшествиями, и в семнадцать лет я оставил родину в поисках удачи, с одним только разумом, отвагой и верным клинком…
Звуки бахвальства милосердно утихли, когда Темпл ретировался вниз по холму, шагая из тени древних руин на солнце. Что бы Коска ни говорил, добродушных шуток здесь было немного.
Темпл повидал отчаяние. Он пережил многое. Но он редко видел людей столь жалких, как последняя порция пленников Компании: дюжина страшных повстанцев из Старикланда в цепях, голые, окровавленные, грязные и привязанные к вбитым в землю кольям. Сложно было представить в них угрозу величайшей нации в Земном Круге. Сложно было представить их людьми. Только татуировки на их предплечьях демонстрировали некие остатки тщетного вызова.
Сафин стоял у пленников, с пустой флягой в одной руке.
— Чем занят? — спросил Темпл.
— Тратит воду, — сказал Берми, развалившись на солнце неподалеку и поскребывая свою светлую бороду.
— Как раз наоборот, — сказал Сафин, — я пытаюсь направить милость Божью на наших пленников.
У одного была ужасная необработанная рана в боку. Его глаза метались, губы беззвучно шептали бессмысленные приказы или бессмысленные молитвы. Если можешь почуять запах от раны, надежды мало. Но внешний вид прочих был не лучше.
— Если Бог есть, он скользкий плут, и никогда не стоит доверять ему что-то важное, — пробормотал Темпл. — Милостью было бы убить их.
Берми согласился:
— Я говорил то же.
— Но это потребует мужества. — Сафин поднял ножны, предлагая эфес своего меча.
— Есть у тебя мужество, Темпл?
Темпл фыркнул.
Сафин опустил оружие.
— Как и у меня. Поэтому даю им воду, и даже этого не хватает. Что там на вершине холма?
— Мы ждем нанимателей. И Старик кормит свое тщеславие.
— Этот аппетит хрен насытишь, — сказал Берми, срывая и отбрасывая маргаритки.
— Растет с каждым днем. Соперничает с виной Сафина.
— Это не вина, — сказал Сафин, хмурясь на пленников. — Это праведность. Разве священники тебя этому не учили?
— Ничто так не излечивает от праведности, как религиозное образование, — проворчал Темпл. Он думал о каддише Кадии, читающем уроки в чистой белой комнате, и о молодом себе, насмехающемся над ними. Милосердие, милость, самоотверженность. Насколько совестлива та Его часть, которую Бог вкладывает в каждого человека. Осколок божественного. Тот, на получение которого Темпл потратил долгие годы борьбы. Он поймал взгляд повстанца. Женщина, волосы спутаны на лице. Она потянулась, насколько могли позволить цепи. За водой или за мечом, он не понял. «
— И у тебя есть чувство вины? — спросил Сафин.
Темпл не забыл, что такое цепи, хотя прошло много времени с тех пор, как он их носил.
— Давно ты скаут? — бросил он.
— Восемнадцать лет.
— Мог бы узнать за это время, что совесть дерьмовый проводник.
— Определенно не знает этой страны, — добавил Берми.
Сафин широко развел руки.
— Кто тогда укажет нам путь?
— Темпл! — резкий крик Коски, донесшийся сверху.
— Твой проводник зовет, — сказал Сафин. — Тебе придется дать им воды позже.
Темпл кинул ему флягу, направляясь вверх по холму.
