Старался изгнать из памяти все дурное, деструктивное и сосредоточиться на позитиве. Чтобы не сойти с ума, ему ничего другого не оставалось.
Он сможет без нее жить. Это точно. Жизнь холостяка имеет массу преимуществ. Теперь он будет пить пиво и есть чипсы в гостиной, а если ему почему-то не захочется принимать душ, то он не станет себя этим утруждать и ляжет спать грязный.
«А женщины? Ты подумал о других женщинах? – спрашивал он себя. – Ты ведь еще ничего себе: во всяком случае, облысеть не успел и не располнел так, как некоторые из твоих сослуживцев. В твоем офисе полно женщин, которые не прочь с тобой пофлиртовать. Теперь ты можешь себе позволить с ними заигрывать. Более того, ты можешь чуть ли не каждую ночь проводить с новой женщиной – если, конечно, захочешь».
Зря он так торопился домой. Надо было остаться в Чикаго и пойти на вечеринку, которую устраивали по случаю окончания конференции. Тем более он там познакомился с весьма симпатичной коллегой, которая дала ему понять, что не станет возражать в случае, если он попытается затащить ее в постель.
Господи! О чем он только думает? Ведь это ему – ему, и никому другому! – не нравилось, когда у него в гостиной пили и закусывали. А женщины… Ни одна из них не нравилась ему так, как нравилась Молли. Она не знала – да и не могла знать, поскольку он никогда бы ей в этом не признался, – что, когда они поженились, он был девственником. Подумать только! Она уже носила в своем чреве ребенка какого-то парня, а он еще не спал ни с одной женщиной.
В присутствии Молли он робел.
Она была такой красивой, такой печальной, такой одинокой. Он хотел стать ее героем: защищать ее от обидчиков и помогать ей в трудных ситуациях. Но у него ничего не получилось. Она так его и не полюбила.
Остин закрыл лицо ладонями.
Почему, интересно знать, люди так носятся со своими неосуществившимися мечтами и стремлениями, придают им едва ли не сакральный смысл? Взять хотя бы Молли. Она тоже обожествляет призраки прошлого, чуть ли не молится на них. А вот к их браку относится наплевательски, хуже того: сожалеет, что он вообще имел место. Ужасно, когда человек сожалеет о проведенных с тобой годах.
Ничего, он и без нее проживет, сказал себе Остин. Разве он не жил без нее все эти годы, пусть даже Молли и считалась формально его женой? В любом случае, ему придется жить без нее: ведь она собирается подавать на развод.
А может быть, она вернется?
Правда? Ты в это веришь?
Остин слазил в задний карман брюк, вытащил бумажник и стал перебирать его содержимое. Выудив черно-белую фотографию, на которой были запечатлены они с Молли, Остин стал рассматривать ее так внимательно, будто видел впервые. Фотография была сделана в день их свадьбы. Они с Молли стояли, обнявшись, на ступенях муниципалитета, улыбались, и солнце отражалось у них в глазах.
Интересно, думала ли она в тот день о своем умершем любовнике? А ее улыбка? Не несла ли она на себе трагический отпечаток?
Зря он не послушал тогда свою сестру, сестру и всех тех, кто выступал против их с Молли брака и называл его психом за то, что он хотел на ней жениться.
Неужели бывает, что двое людей, встретившись, влюбившись и поженившись, живут потом душа в душу всю жизнь? Лично он, Остин, таких людей не встречал. Что вообще происходит с людьми? Они что – стали сплошь испорченными и аморальными? Или жизнь такая пошла – слишком легкая и ни к чему не обязывающая? Или, быть может, все несчастливые пары несчастливы из-за пресловутого несходства характеров?
Остин вздохнул: это все философия, а он философствовать не мастер. Философия – это для плакс, для слабаков. Он лично всегда думал, что неразрешимые вопросы, которые задавали себе любители пофилософствовать, ни к чему хорошему не вели и делали слабых людей еще слабее. В самом деле, если ты врезал себе по пальцу молотком, тебе достаточно того, что палец болит. Какого черта умствовать и задаваться вопросом, отчего и как это происходит? Болит – и все тут!
Он провел пальцами по гладкой поверхности старой, затершейся по краям фотографии.
Сейчас он испытывал самую настоящую боль: острую и мучительную. От того, что в душе у него стало пусто, а вся его жизнь пошла прахом.
Ах, Молли, Молли… Зачем ты от меня ушла?
Как, однако, тихо в доме…
Интересно, потребует ли она при разводе машину? Или, к примеру, дом?
Нет, не потребует, решил он. Молли никогда ничего от него не хотела и не требовала. И в этом-то все и дело.
Как все-таки тихо в доме.
Слишком тихо.
Так тихо, что он слышит собственное дыхание.
Капелька воды сползла с его волос и скатилась по шее за ворот рубашки.
И Эми тоже от него уехала. Выросла, вышла замуж. Как это все случилось? Казалось, еще вчера он свинчивал у нее с велосипеда помогавшие поддерживать равновесие металлические колесики, а потом бежал рядом с ней по тротуару…
Держал ее, а потом отпустил, но его рука продолжала находиться на расстоянии дюйма от ее сиденья. Полагая, что он ее держит, Эми ехала довольно уверенно и не виляла. Можно сказать, ехала на одном к нему доверии.
– Только не отпускай меня! – кричала она.
– Держу тебя, держу! – отвечал он. Врал, конечно, но самую малость. Знал, что стоит ей только вильнуть в сторону, как он сразу же ее подхватит.
– Не отпускай меня!
А потом она неожиданно стала кричать другое. У нее даже интонации в голосе изменились, словно она в одно мгновение повзрослела:
– Отпусти меня! Я уже большая – могу ехать сама.
– Ты в этом уверена?
Он боялся отводить от нее слишком далеко руку: думал, она упадет.
– Отпусти меня!
Велосипед вырвался вперед: Эми поехала слишком быстро.
Она оторвалась от отца, сразу же испугалась и закричала:
– Папочка! Папочка!
