разум для него сводился к мышлению. чувства и эмоции сами по себе считались иррациональными, а потому низшими по сравнению с мышлением. Философы — просветители в целом разделяли такое презрение к чувствам и аффектам. Они не видели того, что заметил еще Спиноза: аффекты, подобно мыслям, могут быть рациональными и иррациональными, полное развитие человека требует рациональной эволюции обеих стирании мысли, и аффекта. Они не замечали того, что с обособлением мышления от чувств искажаются и мышление, и чувства, и сам образ человека, в основе которого лежит признание такого раскола, также является искаженным.
Мыслители — рационалисты верили, что, если человек поймет причину своих бедствий, интеллектуальное познание даст ему силу изменить обстоятельства, порождающие страдания. Именно эта вера оказала значительное влияние на Фрейда, и ему потребовались долгие годы, чтобы отказаться от надежды на возможность излечения невротических симптомов простым интеллектуальным познанием их причин.
Говоря о страстной любви Фрейда к истине, мы оставили бы картину незавершенной, не упомянув еще об одном удивительном качестве — его мужестве. Потенциально многие люди наделены страстной жаждой познания. Реализацию этой потенции затрудняет то, что она требует мужества, а мужество встречается редко. Это не то мужество, что позволяет человеку ставить на карту жизнь, свободу или достаток, хотя и оно тоже редкость. Мужественное доверие своему разуму предполагает риск изоляции и одиночества, а это для многих пострашнее, чем угроза для жизни. Следование истине как раз и подвергает ученого опасности такой изоляции. Истина и разум противопоставляются здравому смыслу и общественному мнению. Большинство цепляется за удобные рационализации и воззрения, скользящие по поверхности вещей. Функция разума — проникновение за эту поверхность, достижение сущности, сокрытой за видимым. Объективное видение уже не детерминировано желаниями и страхами, сила ми, которые движут вещами и людьми. Тут требуется мужественное претерпевание изоляции, если не хулы и насмешек от тех, чей покой нарушает истина — и кто ненавидит нарушителя.
Этой способностью Фрейд был наделен в немалой степени. Он негодовал по поводу своей изоляции, он страдал от нее, но никогда не склонялся даже к самым малым компромиссам, которые могли бы облегчить его одиночество. Такое мужество было и величайшей гордыней. Он не считал себя гением, но расценивал мужество как самое замечательное качество своей личности. Эта гордыня иной раз оказывала отрицательное воздействие на его теоретические формулировки. Он относился с подозрением к любым теориям, которые могли бы выглядеть как примирительные, и, подобно Марксу, находил какое то удовлетворение в эпатаже, pour 6pater 1е bourgeois. Установить источник такого мужества нелегко. В какой мере оно было прирожденным даром Фрейда? В какой мере результатом осознания своей исторической миссии, а в какой — ощущением внутренней силы, которым он обязан своему положению безусловно любимого сына своей матери? Вероятнее всего, все эти три источника способствовали раз витию удивительного мужества Фрейда. Но дальнейшая оценка этой и других черт личности Фрей да требуют более глубокого понимания его характера.
II. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ С МАТЕРЬЮ. УВЕРЕННОСТЬ В СЕБЕ И НЕЗАЩИЩЕННОСТЬ
Постижение тех факторов, которые определяют развитие человеческого характера (за исключением физической конституции), должно начинаться с рассмотрения взаимоотношений с матерью. Что касается Фрейда, мы знаем об их отношениях сравнительно мало. Этот факт, однако, значим сам по себе, поскольку Фрейд явно избегал рассказывать о матери в автобиографических заметках. Из примерно тридцати его собственных сновидений, приводимых в работе 'Толкование сновидений', лишь два касаются матери (плодовитый сновидец Фрейд наверняка имел куда больше снов о матери, но о них он не сообщает). Оба приведенных сновидения выражают сильную привязанность к ней. Одно из них, 'сновидение о трех судьбах', таково:
'В поисках пудинга я зашел на кухню. Там стояли три женщины, одна из них была хозяйкой заведения и что то мяла рукой, словно де лала кнедлик. Она ответила, что мне следует подождать, пока она приготовит еду (эти слова не произносились вслух). В нетерпении я вышел, чувствуя себя оскорбленным. Я надел пальто, но оно оказалось слишком длинным. Я снял его, с удивлением обнаружив, что оно отделано мехом.
Второе пальто было украшено вышивкой с турецким рисунком. Вышел незнакомец с продолговатым лицом и короткой торчащей бородкой и стал мне мешать, говоря, что это его пальто. Я указал ему на вышивку с турецким рисунком. Он спросил меня: 'А вы то какое отношение имеете к турецкому (рисунку, вышивке…)? Но затем мы подружились'.
В этом сновидении легко узнается желание быть накормленным матерью (то, что 'хозяйка' или даже все три женщины представляют мать, становится совершенно ясным из ассоциаций Фрейда к этому сновидению). Специфическим элементом данного сновидения является нетерпение. Его просят подождать, он выходит, 'чувствуя себя оскорбленным'. Что он затем делает? Надевает сначала пальто с мехом, слишком для него длинное, а затем пальто, принадлежащее другому… В этом сновидении ясно прослеживается типичная реакция мальчика — любимца матери: он настаивает на том, чтобы мать его кормила ('кор мление' следует понимать символически как 'за боту, любовь, защиту, восхищение' и т. п.). Он не терпелив, приходит в ярость, так как его не 'на кормили' незамедлительно — ведь он считает себя вправе требовать немедленного и полного внимания. Он выходит в гневе и узурпирует роль большого мужчины — отца (это символизирует паль то — либо слишком длинное, либо принадлежащее незнакомцу).
Другое сновидение, относящееся к матери, восходит ко временам детства Фрейда, где то к седьмому — восьмому году жизни, но он его запомнил и интерпретировал тридцатью годами позже.
'Я увидел мою любимую мать с каким то особенно мирным, сонливым выражением лица, ее вносили в комнату два — три человека с птичьими клювами. Они положили ее на кровать'.
Фрейд вспоминает, что проснулся со слезами и с криком: страх понятен, если учесть, что это сон о смерти матери. Тот факт, что он так живо запомнил этот сон, приснившийся тридцать лет назад, говорит о его значимости. Если совместить эти два сновидения, то перед нами предстанет мальчик, ожидающий от матери исполнения всех своих желаний и испуганный одной мыслью о том, что она может умереть. С точки зрения психоанализа, важно и то, что Фрейд приводит лишь два сновидения о матери, что подтверждает предположение Джойса: '…в ранние годы у Фрейд' имелись сильнейшие мотивы для сокрытия какой то важной фазы собственного развития — возможно, даже от самого себя. Решусь предположить, что это глубокая любовь к своей матери'. Другие известные нам факты жизни Фрейд указывают на то же: он был весьма ревнив к своему брату Юлиусу, который был младше его на одиннадцать месяцев, никогда не любил свою сестру Анну (моложе его на два с половиной года). Эти данные сами по себе недостаточны для подкрепления данной гипотезы, но имеются другие, более удивительны. факты. Прежде всего, это положение сына — любимчика, резко бросающееся в глаза в связи с событием, произошедшим, когда сестре Фрейда было восемь лет. Их мать 'была очень музыкальна и начала заниматься с его сестрой игрой на пианино. Но, несмотря на то что до 'кабинета' Фрейда расстояние было довольно таки значительным, звуки выводили из себя юного ученика. Он настоял на том, чтобы пианино убрали, что и было сделано. Так в семье никто и не получил музыкального образования, как не получали его и дети Фрейда'. Нетрудно понять, какими были положение десятилетнего мальчика и его отношения с матерью, если он мог воспрепятствовать музыкальным занятиям членов семьи из?за того, что ему не нравился 'шум'.
Глубокая привязанность к матери ярко проявлялась и позже. Фрейд, не находивший свободного времени ни для кого (за исключением партнеров по игре в терок и коллег), даже для жены, каждое воскресное утро навещал мать, всякий раз приглашал ее к воскресному обеду, и так вплоть до глубокой старости.
Эта привязанность к матери и роль любимого, предпочитаемого другим детям сына имели важные последствия для развития характера Фрейда. Он сам это видел и писал, исходя, наверное, из собственного опыта: 'Мужчина, который был не характерным примером идолопоклонства и неоспоримым любимцем
