— Правда? — Отвращение душило Мо. — Надеюсь, вы не собираетесь опробовать этот рецепт здесь. Эти книги все равно уже не спасти, поверьте.
— Я верю.
Показалось ему или в ее голосе звучало разочарование?
Он отвернулся. Ему не хотелось больше смотреть на мертвые книги. И уж тем более думать о пропитанных кровью страницах.
Выходя, он увидел Сажерука, прислонившегося к расписанной стене коридора.
— У нас гости, Волшебный Язык, — сказал он. — Но не те, которых мы ожидали.
— Волшебный Язык? — На пороге показалась Виоланта. — Почему ты его так называешь?
— О, это долгая история! — Сажерук улыбнулся ей, но ответной улыбки не дождался. — Поверьте, это имя подходит ему не меньше, чем то, которым вы его называете. А носит он его намного дольше.
— Вот как? — Виоланта смотрела на него с откровенной неприязнью. — В царстве мертвых его тоже так зовут?
Сажерук отвернулся и провел пальцем по изображению золотого пересмешника на розовом кусте.
— Нет. В царстве смерти нет имен. Там все равны. Комедианты и князья. Вы в свое время тоже это узнаете.
Лицо Виоланты застыло. В этот момент она была очень похожа на отца.
— Мой муж тоже вернулся однажды из царства мертвых. Но он не рассказывал, что комедианты там в такой чести.
— А он вам вообще что-нибудь рассказывал? — ответил Сажерук. — Я мог бы многое поведать о вашем муже. Например, что видел его в царстве мертвых два раза. Но сейчас, мне кажется, вам нужно выйти к гостю. Он себя не очень-то хорошо чувствует.
— Кто это?
Сажерук изобразил в воздухе огненную кисточку.
— Бальбулус? — Виоланта изумленно посмотрела на него.
— Да, — ответил Сажерук. — Свистун изобразил на его теле гнев вашего отца.
Старые и новые хозяева
— Нет проблем, — воскликнул Удод Ноо.
— Всякой стоящей истории небольшая встряска только идет на пользу!
Ох, как же у него болел зад! Казалось, сидеть он уже никогда не сможет. Проклятое седло! Одно дело — горделиво проехать на коне по улицам Омбры, ловя завистливые взгляды, и совсем другое — в непроглядной тьме следовать верхом за каретой Змееглава по ухабистым дорогам, чуть не ломая шею на каждом шагу.
Да, новый хозяин Орфея путешествовал только ночью. Едва брезжил рассвет, он приказывал разбить черный шатер и скрывался в нем от дневного света, а с закатом снова втискивал свое разлагающееся тело в стоявшую наготове карету. Ее везли две лошади, черные, как бархат, которым был обит экипаж. Орфей во время первого привала тайком заглянул внутрь. На подушках был вышит серебром герб Змееглава, и выглядели они куда мягче, чем седло, в котором он провел столько часов. Да, от такой кареты он бы тоже не отказался, но ему приходилось ехать сзади вместе с Якопо, мерзким пащенком Виоланты, который непрерывно просил то есть, то пить и так по-собачьи обожал Свистуна, что носил жестяной нос поверх настоящего. Орфей не уставал удивляться, что Свистуна с ними не было. Конечно, Среброносый упустил Перепела. Наверное, Змееглав в наказание отправил его во Дворец Ночи. Но почему, во имя всего святого, хозяин взял с собой все лишь полсотни латников? Орфей пересчитал дважды, но больше их от этого не стало. Считает Змееглав, что этого достаточно против недорослей Виоланты, или все еще доверяет своей дочери? Если верно последнее, значит, Серебряный князь намного глупее, чем о нем говорят, или, может быть, разложение уже затронуло его мозг — тогда могло получиться, что Мортимер снова восторжествует, а он, Орфей, сделал неверную ставку. Отвратительная мысль, поэтому Орфей изо всех сил гнал ее от себя.
Тяжелая карета двигалась так медленно, что Осс пешком поспевал за лошадьми. Цербера пришлось оставить в Омбре. Змееглав тоже считал, что собаки — привилегия знати… Да, пора переписать правила этого мира!
— Ползем как улитки! — пробурчал у него над ухом один из латников. Эти треклятые парни воняли, как будто хотели сравняться со своим повелителем! — Вот увидите, когда мы доберемся до этого проклятого замка, окажется, что Перепел опять улетел.
Чурбаны в доспехах! Они так и не поняли, что Перепел явился в замок Омбры с определенным планом и что план этот еще не выполнен.
Ну вот. Наконец-то привал. Какое облегчение для его несчастных костей! Небо было черно как деготь, но Пальчик, видимо, обнаружил фею, которая, несмотря на холод, уже отплясывала призывающий утро танец.
Пальчик…
Новый телохранитель Змееглава мог напугать кого угодно. Он был такой тощий, будто уже побывал в гостях у Смерти, а на горле носил татуировку с чешуйчатым змеем, который извивался как живой, когда Пальчик говорил. Смотреть на это было страшно. К счастью, говорил телохранитель мало. Прозвище он получил не за рост — он был даже повыше Орфея. В этом мире, кажется, никто не знал сказку о мальчике- с-пальчик. Говорят, его прозвали так за особо жестокие штуки, которые умел вытворять пальцами.
В 'Чернильном сердце' Орфей о нем не читал — видимо, это был один из тех персонажей, про которых Фенолио утверждал, что его история плодит их сама, как комариное болото. Пальчик одевался по- крестьянски, но меч у него был лучше, чем у Свистуна. Говорили также, что он лишен обоняния, как и Среброносый, и поэтому эти двое, в отличие от всех остальных, могли находиться рядом со Змееглавом, не испытывая тошноты.
'Да уж, им можно позавидовать', — думал Орфей, со вздохом облегчения слезая с коня.
— Почисти его! — недовольно бросил он Оссу. — А потом расставь мне палатку, только поживее.
Собственный телохранитель стал казаться Орфею невозможным увальнем, с тех пор как он увидел Пальчика.
Палатка у Орфея была небольшая — он не мог в ней стоять в полный рост — и настолько узкая, что Орфей каждый раз чуть не опрокидывал ее, ворочаясь с боку на бок. Но он не успел вычитать что-нибудь получше, хотя обыскал все свои книги в поисках более удобного варианта. Свои книги… то есть те, что недавно перешли в его собственность. Прежний владелец — библиотека замка Омбры. Никто не остановил Орфея, когда он выносил их оттуда.
Книги.
В какое возбуждение он пришел, оказавшись в библиотеке Жирного Герцога! Он был уверен, что найдет там хотя бы одну книгу Фенолио. На первом же пюпитре лежали песни о Перепеле. У Орфея дрожали пальцы, когда он снимал переплет с цепи (замки открылись легко — что-что, а это он умел). 'Теперь ты в моих руках, Мортимер! — думал он. — Теперь я смогу лепить тебя, как из пластилина! Ты сам не будешь знать, кто ты и что ты, когда я возьму на язык твое разбойничье прозвище…' Какое же болезненное разочарование он испытал, когда прочел первые фразы! Плохо срифмованные, убого звучащие строки! Нет, эти песни писал не Фенолио! А где же его сочинения? 'Виоланта забрала их с собой, дурак! — обругал он сам себя. — Вообще-то ты мог бы заранее об этом догадаться!'
От этого разочарования он до сих пор не отошел. Но кто сказал, что оживать в этом мире могут только слова старого пьяницы? В конце концов, все книги — родственницы между собой. Разве не состоят они из
