на ходу бросил резвящимся в мелкой прозрачной воде рыбкам горсть белых крупинок и повел друзей к массивному строению с утыканными железными шипами окнами.
В этой маленькой крепости предки Ганнибала отражали нападения нумидийцев и ливийских кочевников. Пока Даниил распоряжался на кухне, Антигон бродил по дому, любуясь изготовленными в Египте во времена персидского владычества глиняными сосудами, бронзовым панцирем одного из воинов Креза, резными фигурками из Китая, огромным золотым блюдом с изображением древних индийских богов. С особой грустью Антигон рассматривал золотую цепочку, сделанную искусным мастером из тончайших завитков проволоки, колечек и бляшек. К ней были подвешены несколько ярко-зеленых камней и большой золотой диск. Кшукти носила это ожерелье только по праздникам.
В соседнем помещении на устланном пестрыми коврами полу стояли два ложа из эбенового дерева, накрытые шитыми золотом пурпурными покрывалами из шелка и парчи. В следующих трех комнатах в высоких нишах на кедровых полках и в почернелых от времени сундуках хранилось множество папирусных свитков. Здесь имелись путевые заметки кормчего Магона, содержавшие гораздо более подробные и интересные сведения о далеких землях и их обитателях, чем хранившийся в храме Ваала отчет его непосредственного начальника и предка Ганнона Великого. Лежали здесь также первоначальная версия «Одиссея», автором которой, как известно, был великий слепец Гомер, сочинения египтянина Манефона[172], записи наблюдений, сделанные опять-таки египетскими астрономами, шумерские сказания о Гильгамеше и Энгидду[173], книги Сивиллы[174], Авеста[175], трактаты греческих философов и стратегов, отчеты пунийских строителей крепостей на Сицилии и Сардинии и копии договоров, в разное время заключенных Карт-Хадаштом с Тартишем, этрусками, коринфянами, афинянами, сикелиотами, лакедемонянами, египтянами, персами, арабами, кушитами, массалиотами, римлянами, македонцами, гетулами…
Повсюду на стенах висели мечи всех форм и размеров, а вдоль стен стояли бронзовые треножники с заправленными ароматическими маслами светильниками. Снаружи, нависая над внутренним двором, тянулась галерея с тонкими колонками из черного дерева, украшенными резьбой из слоновой кости. По ней Антигон и Бостар прошли в маленькую, также обитую черным деревом комнату с необычным темно- красным пушистым индийским ковром на полу и свисающим с потолка серебряным светильником в виде корабля. Здесь их уже ждал Даниил, а на низком столике стояли глиняные чаши с моченными в уксусе артишоками, мелко нарубленным тушеным луком, медом, сушеным виноградом, миндалем и кувшины с вином и водой.
О событиях последних лет они почти не говорили, а просто, как и подобает старикам, предавались воспоминаниям о детстве и юности. Наконец Антигон не выдержал и прямо спросил:
— Ну и как тебе его жена?
— Из всех женщин между Столбами Мелькарта и предместьями Вавилона она самая красивая, умная и добрая! — Даниил от восхищения закатил глаза.
Элисса действительно поражала своей красотой. Правда, смуглая кожа слишком туго обтягивала узкие скулы, но зато глубокие темные смеющиеся глаза под крутыми, вразлет, бровями заставляли забыть обо всем на свете. Белая, с золотыми полосами туника, стянутая пурпурным поясом, плотно облегала стройную фигуру, не просто выгодно подчеркивая ее достоинства, но и невольно заставляя даже вспомнить Афродиту. Но ни одна из выдуманных богинь не умела так обнажать в улыбке ослепительно белые зубы, так томно опускать веки, так звонко, заразительно смеяться и так мягко и плавно двигаться. Антигон в душе сравнивал ее с шелковым парусом, надуваемым легкими порывами прохладного свежего ветра, дующего обычно ранним осенним утром между Балеарскими островами и Сардинией.
За разговорами они даже не заметили, что на дворе уже глубокая ночь. Тогда они перешли в дом, поднялись на второй этаж и расселись возле тлеющих жаровен. Им предстояло еще столько поведать друг другу, столько всего осмыслить и сравнить, и конечно же им хотелось еще и посмеяться от души. В памяти Антигона навсегда запечатлелись приятные шумы, вкус прохладного вина, выпитого во внутреннем дворе, и горячего, приправленного медом и перцем вина, принесенного в комнату, странный, но удивительно приятный запах пряных трав, хриплый голос старухи ливийки, неустанно распевавшей песни возле скотного двора, язвительные замечания Даниила, неуклюжие движения Бостара, крики какой-то ночной птицы, после которых они впервые услышали стрекотание цикад, поразительное спокойствие бывшего стратега и необычайно смелый размах его новых планов.
Они постоянно перескакивали от одной темы к другой — от посещения Антигоном его сына Аристона на дальних южных землях Ливии к попыткам Бостара спасти банк в эти бурные годы; от рачительного использования Даниилом и Ганнибалом земельных угодий и расселения на них бывших воинов до поразительного умения Рима сочетать почти полную хозяйственную разруху с несокрушимой военной мощью; от трехлетней войны между Вечным городом и Македонией, завершившейся полной победой Тита Квинта Фламиния над царем Филиппом, непрерывных нападений Селевкида на Египет и Пергам до продолжавшихся в Северной Италии ожесточенных схваток между остатками пунийских войск и отдельными галльскими племенами с римскими легионами… Изрядно выпивший Даниил наконец не выдержал и громко захрапел. Бостар, не переставая говорить, растянулся на груде ковров и одеял и заснул прямо на середине фразы, а Элисса удалилась во внутренние покои и больше уже не возвращалась.
На рассвете Антигон вышел во двор, прислонился к краю бассейна, смотрел на узорчатые плиты и слушал воркование голубей. Ганнибал спустился вслед за ним. В рассветном полумраке пересеченное красной повязкой лицо выглядело на удивление молодым и одновременно очень усталым. Ганнибал заговорил о залитой кровью границе и напрасных попытках вступить в переговоры с Масиниссой.
— Боюсь, римляне запретили ему любые шаги в этом направлении. Похоже, они полагают, что одно присутствие Ганнибала может побудить массилов перейти на его сторону.
— Вероятно, они правы. Не забывай, что он дружил с Гадзрубалом и, уже будучи союзником Рима, три дня был мужем Сапанибал. Он легко поддается влиянию, и Сципион это знает, как никто другой.
— Тем не менее, — непривычно тихо отозвался Ганнибал, — я же ничего не могу ему предложить.
— Не принижай себя, величайший из всех пунов, — с улыбкой сказал Антигон. — Масинисса — варвар, но он вырос и воспитывался в Карт-Хадаште, а это название вот уже шестьсот лет действует на нумидийцев как заклинание, внушая им зависть, страх и почтение. Масинисса — воин, и он не может не преклоняться перед великим стратегом. Думаю, что с началом пограничных стычек он еще и немного боится тебя.
Через год после заключения мира нумидийцы начали в открытую переходить недостаточно четко обозначенную границу, грабить селения и захватывать земли. Однако три тысячи испытанных воинов стратега разгромили их, несмотря на четырехкратное превосходство в силах нумидийцев.
— Увы, но с помощью Рима он быстро залечил эту кровавую рану.
— Масинисса долго стенал и умолял римлян добиться твоего смещения с поста стратега, что в результате и произошло, — тяжело вздохнул Антигон, — Но тебе, кажется, это не сильно помешало, Я кое- что слышал о небольшом отряде, командир которого всегда скрывал свое лицо. После каждого нападения нумидийцев они наносили ответный, гораздо более сильный удар.
— В последние годы мне пришлось много разъезжать, — грустно усмехнулся Ганнибал. — Теперь граница более-менее надежно охраняется, но мы должны причинять Масиниссе в три раза большую боль, чем он нам, до тех пор пока царь массилов не успокоится.
Небо заметно порозовело. По двору медленно распространился освежающий цветочный аромат.
Антигон взглянул на пуна. Блеск его усталых глаз, пальцы, спокойно лежащие на коленях, белый короткий хитон, черная, в кольцах, борода и такие же темные как смоль волосы. От этого человека, несмотря на его пятьдесят один год, исходила колоссальная энергия. Он по-прежнему не знал, что такое сон.
— Ты сделал достаточно откровенные намеки. А теперь расскажи о своих намерениях.
— Они вынудили меня проиграть войну, — без малейшей горечи или злобы ответил Ганнибал. — Теперь я хочу заставить их выиграть мир.
— Но для этого ты должен занимать высокий пост.
