замычали коровы в хлеву и начали просыпаться первые участники ночного пиршества, Элисса уже знала о шкуре ламы и кузнеце Илане, Изиде и Тзуниро, Мемноне и Аристоне, долгих беседах с Корнелием Сципионом и пустоте, воцарившейся в душе Антигона после известия о гибели корабля, на котором Томирис отважилась в бурю выйти в море…
Он наклонился и легонько коснулся губами тонких набеленных пальцев женщины, которую любил Ганнибал.
— Счастье приходит всегда только само, Элисса. Поэтому особенно не слушай глупых речей старика. Бери его, прижимай крепко к сердцу и не думай о том, что боги, которых не существует, ошиблись, дав его тебе. Хотя он якобы принадлежит Ойкумене или космосу. И вообще бога не позволили бы людям наслаждаться счастьем и стерегли бы его, как огонь, который украл Прометей. Но что такое огонь по сравнению с любовью?
Она опять печально улыбнулась и поцеловала его в обе щеки.
— Спасибо тебе за эту чудесную ночь.
— Не стоит благодарности. Приняв этот дар, ты оказала мне большую честь.
Она внезапно весело рассмеялась.
— О Тигго, стратег так любит тебя. Несколько часов назад он прошел мимо и улыбнулся нам. Он говорит, что ты никогда плохому не научишь. Но… Я хочу спросить тебя не как жена великого Ганнибала и не как женщина, которая в Карт-Хадаште будет часто навещать тебя, а как вдова внучатого племянника Ганнона Гадюки.
— Произнося это имя, ты оскверняешь прошедшую ночь. — Глаза Антигона от омерзения даже забегали из стороны в сторону.
— И все же… По слухам, бог Ваал в милости своей позволил сердцу его верховного жреца разорваться прямо у его ног. Я так ненавидела этого негодяя и до сих пор жалею, что он умер столь почетной смертью.
Антигон вздохнул, закрыл глаза и рассказал ей о незабываемой ненастной ночи и пунийской похлебке, поднесенной им «самому жестокому из всех пунов, одному из самых мрачных персонажей, выдуманных музой истории».
Когда он закончил, Элисса откинула голову назад так, что на ее шее взбухли жилы, расхохоталась и покрыла поцелуями его руки.
В Карт-Хадаште предстояло устроить еще одну неотложную траурную церемонию. Саламбо, дочь Гамилькара, сестра Ганнибала, Гадзрубала, Магона, давно уже умершей Сапанибал и вдова Нараваса, скончалась от избытка веса и омертвения души, ибо, как бы она ни злословила, но сердце у нее было доброе, а в нем уже не осталось места для любви. По обычаю ее также погребли в золотой урне.
На выборах новых суффетов Гадзрубал Козел заклинал граждан ни в коем случае не выбирать бывшего стратега. Ганнибал же уговорил своего давнего соратника и выходца из знатного рода Бонкарта выдвинуть вместе с ним свою кандидатуру, Никогда еще площадь Собраний не была так заполнена народом. Ганнибал произнес короткую, но убийственную для их соперников речь.
— Гадзрубал, которого мы прозвали Козлом, ибо он такой же вонючий, как это нечистое животное; Гадзрубал, который прямо-таки рыдал на Совете, когда предстояло выплатить Риму двести талантов; Гадзрубал, который бесчестит ваших дочерей; Гадзрубал, которому я сказал, что ему следовало бы плакать, когда горели наши корабли, ибо вместе с ними сгорела наша свобода; Гадзрубал, который вообще не имеет права носить это славное имя; Гадзрубал Козел, друг римлян, который каждый месяц посылает отчет Сенату; Гадзрубал Козел, который ничего не сделал для того, чтобы защитить от набегов Масиниссы нашу залитую кровью границу; Гадзрубал, который превосходно умеет превращать ваш пот в серебро, ваши слезы — в золото, а вашу кровь — в драгоценные камни; Гадзрубал Вонючка, чьи ставленники вот уже несколько лет губят наш город, ввергают его в нищету и отдают на разграбление ворам и разбойникам, которые опять же наживаются на вас по ночам, как Гадзрубал Козел днем… — тут он повернулся и пренебрежительно ткнул пальцем в своего противника, дрожащими руками вытиравшего цветным платком лоб и толстые щеки, — так вот этот Гадзрубал намеревается теперь, граждане Карт-Хадашта, еще и предписывать вам, кого именно следует выбирать!
Он замолчал. Его сильный голос разносился по городу, подобно звону колокола, доходя до ушей и сердец каждого из собравшихся здесь. Тишина словно сгустилась в плотную давящую массу, напряжение становилось невыносимым. Стоявший в нескольких шагах от Ганнибала Гадзрубал одернул просторную, подпоясанную пурпурной лентой тунику и нервно пробежал пальцами по напомаженной бороде, действительно придающей ему определенное сходство с козлом. Потом он скрестил руки на груди, но вдруг протянул их к Ганнибалу, как бы желая задушить его. От еле сдерживаемой ярости лицо его побагровело. Ганнибал же резко сменил обличительно-гневный тон на мягко-доверительную интонацию:
— Вы знаете меня. Вы знаете, чего я добился за годы войны. Поэтому прошу вас: не дайте сбить себя с толку. Если вы выберете суффетами Бонкарта и меня, никакой новой войны не будет. Рим слишком силен, Масинисса — тоже. Вечные колебания и нерешительность наших правителей — вот основная причина поражения. С вашей помощью, граждане, и вопреки воле членов Большого Совета и Совета ста четырех я хочу попробовать выиграть мир. Жители города и прилегающих земель должны дышать свободно и спокойно спать по ночам. Мы все должны вновь начать трудиться, а прибыль должна доставаться не погрязшим в злоупотреблениях должностным лицам, а всем нам. Я много ездил за последние годы и теперь знаю, что из каждых пяти шиглу таможенных сборов, взимаемых в наших гаванях, только одна попадает в городскую казну. И я знаю, где остаются остальные четыре шиглу. Я хочу отрубить руки, тянущиеся к общественным деньгам, в которых так нуждается город. Я хочу защитить границы, чтобы обитатели богатых имений и поселений могли жить спокойно. Я хочу избавить города между Ахоллой и Сабратой от нападений пиратов и разбойников, чтобы процветала торговля, а значит, опять-таки пополнялась казна. Для этого следует задействовать оставшиеся десять боевых кораблей, а в городах разместить небольшие отряды. Я слышу стоны членов Совета — ах, опять непомерные траты! Так вот, содержание этих отрядов обойдется гораздо дешевле, чем постоянный недобор таможенных сборов и прочих податей.
Он снова на несколько минут замолчал, затем устало улыбнулся и продолжил:
— Ну, хватит речей. Я прошу вас только об одном. Думайте, кого и что вы выбираете. И если ваш выбор падет на Бонкарта и меня, пожалуйста, не расходитесь, ибо новые суффеты намерены сразу же предложить вам проекты двух новых законов. Конечно, мы сможем вступить в должность лишь в новом году, но вне зависимости от личностей законы творите вы, народ!
Одобрительные возгласы толпы были хорошо слышны в расположенной возле площади таверне, где сидел Антигон. Ему сразу стали ясны итоги голосования. Не ясны были только намерения Ганнибала. В последние дни он часто встречался с ним, но бывший стратег ничего не говорил о каких-либо новых законопроектах.
Толпа на площади забурлила и устремилась к мосткам, вдоль которых стояли пифосы. Вскоре часть одних до краев оказалась заполнена камешками.
После обычных в таких случаях призывов к богам и оглашения очевидных уже для всех результатов выборов слово снова взял бывший стратег:
— Лето кончается, и через двадцать дней начнется новый год, друзья. Совместное осуществление наших планов позволит постепенно вновь пополнить разграбленную городскую казну и без плача и стенаний ежегодно выплачивать Риму двести талантов серебра. Через три-четыре месяца вы на себе почувствуете, что положение значительно улучшилось. Однако для претворения в жизнь наших планов деньги требуются уже сегодня. У кого из вас имеется свыше пятидесяти шиглу?
Из более чем сорока тысяч пришедших на площадь людей таких оказалось около двух тысяч.
— Хорошо. Тогда мы немедленно проголосуем по первому из новых законов. Вы хорошо знаете, что я не скуп. Девять десятых всего отцовского состояния я истратил на ведение боевых действий, так как Совет упорно отказывался выделять средства на содержание моих войск. Из оставшейся десятой части я половину готов передать в казну. Я прошу вас принять закон, согласно которому всякий, у кого есть больше пятидесяти шиглу, облагается чрезвычайным налогом в размере сотой доли его состояния.
Стоявшие кучкой у помоста члены Совета дружно заорали и принялись размахивать кулаками. На площади также поднялся ропот, не перешедший, однако, в дикий гул. Большинство было на стороне
