— Флейта и лира, — сокрушенно произнесла она, закрыв глаза. — Я продала их, когда думала, что смогу вылечиться. На, смотри…
Она рывком сбросила заплатанную накидку, и Антигон непроизвольно поднес ко рту руку, чувствуя почти неудержимый позыв к рвоте. Лаская когда-то стройное крепкое тело Изиды, он совершенно не обращал внимания на маленькие узелки, превратившиеся теперь в омерзительные бугристые наросты и гнойники. Грек скрипнул зубами и отвернулся.
— У меня даже слез больше не осталось. — Изида тяжело разлепила веки, как-то странно посмотрела на него и хрипло выдохнула: — Пойдем!
По скрипучей лестнице они спустились этажом ниже. Старуха в ветхом клетчатом плаще без всякого интереса взглянула на них и вновь склонилась над жаровней, вытянув морщинистую, как у черепахи, шею. В соседней комнате на полу сидел тощий и грязный мальчик.
— Два года и четыре месяца, — словно подслушав мысли Антигона, с вызовом сказала Изида и близоруко прищурилась. — Я назвала его Мемноном.
Она дернулась и схватилась за стену скрюченными пальцами с обломанными ногтями, когда-то покрытыми черным лаком.
Мертвая возлюбленная воспринимаюсь им как мгновенная ослепительная вспышка света. Но как мать его ребенка, Изида навсегда осталась в памяти Антигона. Мемнон набрался сил, выучил много новых слов и вполне освоился в Карт-Хадаште. Большую часть времени — полгода и дольше — он проводил в маленьком селении на берегу моря, где с удовольствием играл с детьми Аргиопы, бродил вместе с ними по окрестным рощам и полям и бегал в соседние имения смотреть коз и овец.
Мемнону было три года, когда пошел двадцать пятый год войны. Именно тогда купцы и лазутчики сообщили, что богатые римские граждане под очень высокие проценты одолжили своему городу деньги на постройку новых военных кораблей. Но в Совете не восприняли эти донесения всерьез. Ведь Рим уже был на грани истощения, на Сицилии военные действия ограничивались мелкими стычками, а на море безраздельно господствовал флот Карт-Хадашта, даже после многих поражений сохранивший свою мощь. Таким образом, большинство членов Совета не видано никаких оснований для тревоги.
Осенью Кшукти умерла при рождении третьего сына, получившего имя Магон. Антигон был вне себя от горя, Карт-Хадашт как бы погрузился в сон, а Рим бросил все силы на строительство судов по образцу захваченных несколько лет назад пунийских пентер. В результате Вечный город смог выставить свыше двухсот военных гребных судов и больше пятисот парусных кораблей, доставивших к берегам Сицилии целых семь легионов, то есть почти сорок тысяч воинов в дополнение к уже имевшимся там десяти легионам. Сторожившая Мессенский пролив пунийская флотилия была полностью уничтожена, и римский консул Гай Лутаций Катул, совершив неожиданный бросок, без особых усилий захватил Дрепан и осадил Лилибей, считавшийся едва ли не важнейшим сицилийским городом. Через шесть лет после блистательных побед на море и гибели нескольких римских флотов Карт-Хадашт жестоко поплатился за ошибки и упущения своих властителей.
Гамилькар вернулся только поздней осенью. Он перевез своих детей в Мегару и тут же поспешил с отчетом во Дворец Большого Совета. В зал заседаний он вошел с гордо поднятой головой, готовый выслушать любые упреки и принять любой приговор. Однако вопреки ожиданиям даже Ганнон поддержал его. Тяжело дыша, как вытащенная из воды рыба, он привстал из-за длинного прямоугольного стола и предложил не только послать на Сицилию новые войска, но и оплатить из казны все понесенные Гамилькаром расходы.
Узнав об этом, Антигон даже засопел от возмущения. Остовы для военных кораблей изготовлялись на небольшой судостроильне, недавно проданной «Песчаным банком» жениху младшей сестры Ганнона. Крупнейшие оружейные мастерские Карт-Хадашта принадлежали брату Ганнона. Вдобавок глава партии «стариков» потребовал продления своих полномочий на посту стратега Ливии и назначения навархом одного из своих приверженцев. Гамилькар был вынужден скрепя сердце одобрить эти предложения.
Антигон из Кархедона, владелец «Песчаного банка», — Фриниху, ведающему торговлей с Западной частью Ойкумены, Царский банк в Александрии.
Я также желаю тебе здоровья и укрепления плоти, Фриних, и сразу спешу уведомить, что пока еще не принял окончательного решения относительно участка земли близ Александрии. Ты пишешь, что городские власти намерены проложить под землей множество каналов с целью очистить местность от следов человеческих испражнений. Так сделай, чтобы они проходили под этим участком, а заодно убеди соединить их с подземным каналом, по которому в Александрию поступает из Нила питьевая вода. Впрочем, в обозримом будущем я собираюсь сам приехать в ваш город и заодно договориться с зодчими о строительстве дома.
Теперь о главном, ибо этой зимой, принесшей столько горестей, я вынужден думать совсем о другом. Я метек, и прав у меня гораздо меньше, чем у большинства других жителей Кархедона. И все равно я считаю себя не меньшим пуном, чем глупцы из Совета. Я никогда не возлагал больших надежд на помощь эллинистической части Ойкумены в борьбе с Римом и даже не смел мечтать о том, что Совет выполнит свое обещание и предоставит великому стратегу Гамилькару достаточно денег и воинов для победоносного завершения войны на суше. И разумеется, я был твердо уверен, что управляемый почти полностью лишенными разума людьми Кархедон пошлет практически на верную гибель корабли с неопытными капитанами и командами на борту.
Так оно и случилось, и теперь совершенно очевидно, что Рим не только заберет всю Сицилию, но и потребует гораздо большего. Поэтому я очень прошу тебя, Фриних, по возможности подготовить почву для новых переговоров с твоим повелителем. Восемь лет назад Птолемей отверг просьбу Кархедона из желания остаться в стороне. В этот раз он должен согласиться, ибо Риму совершенно безразлично, где Кархедон возьмет серебро для удовлетворения его непомерных требований. Но я опасаюсь, что в Александрии возобладает прежняя ненависть эллинов к пунам и Царский банк откажется от очень выгодной сделки. Постарайся же, Фриних, убедить считающего себя преемником фараонов македонца в том, что долговые обязательства Кархедона надежнее всех заверений Рима в вечной дружбе, что нынешние пуны в корне отличаются от своих предков, триста лет назад воевавших с эллинами, и что македонцев в конце концов никак нельзя причислить к ним. Низко припадаю к твоим ногам.
Глава 4
Ганнон
Через полчаса Гадзрубал отбросил лук и раздраженно сплюнул.
— Слишком сильный ветер. — Он взглянул на небо, поморщился и нехотя отстегнул от предплечья кожаную кнемиду.
Антигон прищурился и вынул из колчана стрелу. Дрогнула тетива, но оперенная тростинка со свистом пролетела мимо щита, висевшего на скрюченном стволе пальмы. На нем по-прежнему не было отметин.
— Ну хоть бы раз попасть, — пробормотал Антигон. Он взял новую стрелу и натянул тетиву так, что кулак оказался почти вровень с плечом. Снесенная порывом ветра стрела лишь задела край шита и мягко вошла в песок.
— Ладно, — Антигон опустил руку. — Я сдаюсь.
Гадзрубал жестом подозвал раба-возничего.
— Пойди собери стрелы, — Он нервно размял пальцы и повернулся к Антигону: — Может, побросаем дротики?
— Нет, — Грек, хмурясь, растирал правое плечо. — Давай выпьем воды и поедем. Все остальное сегодня уже не имеет смысла.
