виднелись сгорбленные спины батраков. Они вряд ли смогли бы нам помешать.
Ночью мы добрались до бухты в точно назначенный срок, поскольку на Бомилькара всегда можно было положиться. Корабль прикрывали выступы скал, и с моря его никак нельзя было разглядеть.
— Бостар прибыл почти вовремя, — Я снова присел за каменной глыбой и подмигнул Бомилькару, — Ну как, капитан?
Его смуглое лицо сияло от радости. Он обнажил в улыбке ослепительно белые зубы и сказал:
— Прошло восемь лет. Мой отец теперь уже далеко не молод. — Бомилькар осторожно хихикнул и добавил: — Как, впрочем, и ты, Антигон.
После нашего бегства из Карт-Хадашта[1] мы еще ни разу не ступали на пунийскую[2] землю. Бухта находилась совсем рядом с развалинами виллы, на которой я в детстве и юности провел многие годы. Восемь лет назад все принадлежавшие Баркидам[3] имения были полностью разрушены.
— Давай пойдем им навстречу. Здесь с нами вряд ли что-нибудь случится. — Я уже хотел было встать.
Но тут Иолаос резко дернул меня за край туники и показал на тянувшиеся за повозкой клубы пыли. Вскоре мы разглядели нескольких всадников в развевающихся белых одеждах.
— Нумидийцы![4] — Бомилькар, не обращая ни малейшего внимания на отчаянно размахивающего руками каппадокийца[5], стремительно вскочил с места. — Нам нужно скорее туда! О великие боги, сделайте так, чтобы Масинисса захлебнулся в крысином дерьме!
На мгновение я застыл в раздумье, а затем сделал своим спутникам знак:
— Быстрее, тогда они, может быть, не заметят нас.
— Как прикажешь, господин. — Лицо Иолаоса искривилось в гримасе, он заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул.
Старики — никудышные бегуны. Поэтому я шел сзади, крепко сжимая меч и стараясь двигаться как можно быстрее. В первых рядах бежал Бомилькар — размахивая своим критским оружием. Каппадокийские лучники двигались легко и упруго. Навстречу нам мчались батраки — мужчины, женщины и их дети.
Я попытался ускорить шаг, уставшее за восемь десятилетий сердце металось в груди, словно дикий зверь в клетке, а легкие будто жег огонь. Перед глазами вихрем закружились видения прошлых лет: нумидийские всадники зятя Гамилькара, Нараваса, гонятся за разбегающимися в панике наемниками. Нумидийцы Магарбала стремительно несутся по одному из иберийских[6] ущелий. Вихрем летящие нумидийцы Ганнибала, казалось намертво сросшиеся со своими рослыми скакунами, врезаются в ряды тяжелой римской конницы и разметают их. Но здесь перед нами были всадники нумидийского царя Масиниссы, союзника Рима. Они нападали на пунийские селения, опустошая все вокруг и забирая все больше и больше исконно пунийских земель. А Карт-Хадашт, связанный условиями мирного договора, не имел права вести войну ни в Ливии[7], ни для защиты собственной территории.
Теперь впереди бежала женщина с развевающимися волосами. Я не столько слышал, сколько, казалось, видел вырывающийся из ее рта отчаянный крик. Один из всадников догнал ее. Она широко раскинула руки, сверкнул меч, ее голова отлетела в сторону, а тело пробежало еще несколько шагов. Другой нумидиец гнал перед собой мужчину. Он бежал лицом к нему, издавая какой-то дикий булькающий рев и цепляясь руками за древко насквозь пронзившего его; грудь копья. Наконец нумидиец как бы даже нехотя отпустил его, несчастный, шатаясь, отступил назад и, не переставая кричать, рухнул чуть ли не прямо у моих ног.
Растянувшиеся широкой линией нумидийцы начали стягиваться к повозке. Наши лучники встали на колени, образовав полукруг. Они стреляли быстро, спокойно и очень метко. Голос Иолаоса заглушил вопли, ржание лошадей и шум боя:
— Кони! Цельтесь в коней!
Эта реплика решила исход стычки. Ранее его люди пускали стрелы в нумидийцев в грязно-белых одеяниях, однако после приказа Иолаоса выяснилось, что в коней попасть гораздо легче, чем в наездников.
Внезапно уцелевшие нумидийцы, еще несколько мгновений назад стремительно мчавшиеся в атаку, развернулись и с такой же скоростью унеслись прочь. Их осталось всего десять — двенадцать человек. Еще двенадцать валялись на земле, пораженные стрелами или придавленные ранеными и убитыми конями. Один из каппадокийцев, весь залитый кровью, сидел на краю борозды. Шлем смягчил удар, и клинок, соскользнув, только задел плечо. Другой лучник лежал лицом в пыли. Между лопатками торчало сломанное древко копья.
Иолаос и трое его воинов выхватили красные кинжалы и занялись нумидийцами и их конями. Один из кочевников, безжизненно волоча левую ногу, изо всех сил старался отползти как можно дальше в лес.
Иолаос не спеша подошел к нему и, схватив левой рукой за волосы, запрокинул голову назад. Лезвие, казалось, едва коснулось горла.
Я отвернулся и тяжело дыша побрел к повозке. На сиденье лежала голова чернокожего раба- возницы. Его тело торчало из-под трупа одной из упряжных лошадей. Вторая сумела вырваться и теперь стояла возле растоптанного кустарника, уткнувшись мордой в листья.
Бомилькар сидел рядом с левым передним колесом, держа на коленях голову отца. Я медленно присел рядом с ним. Отлетевшее в сторону копье пробило Бомилькару ключицу, и прикрывавшая зияющую рану белая накидка быстро окрасилась в багровый цвет.
Старик едва дышал. Глаза его были закрыты, лицо заметно побелело. Я легонько коснулся его правой щеки. Кожа была холодной, как пергамент.
— Ты меня слышишь, старый друг?
Бомилькар крепко сжимал руку отца и не сводил с неба мокрые от слез глаза.
— Ты меня слышишь, Бостар? Это я, Антигон…
Внезапно умирающий прищурился и даже раздвинул губы в легкой улыбке.
— Эй, Тигго, — пробормотал он, — увы, нам уже никогда больше не купаться возле мыса Камарт. Но все, что нужно, осталось в повозке. — Он закашлялся, издавая какой-то странный звук. — Уж лучше так, чем в постели от какой-нибудь неизлечимой болезни.
Он поискал глазами лицо сына. Я тронул Бомилькара за плечо, заставляя перестать смотреть в небо, и несколько капель сразу же упали на лоб Бостара.
— Бросьте меня в воду, — еле слышно сказал он. — Я ухожу, сынок. Ма…
Бомилькар закрыл ему глаза. Последний призыв к Танит[8]: «Мать — покровительница Карт-Хадашта, я возвращаю тебе мои весла», — Бостар так и не успел произнести до конца.
К заходу солнца все уже было перенесено на корабль, В десяти тяжелых, обитых железом ящиках лежали золотые слитки на общую сумму в двадцать талантов[9]. Маленькую кожаную коробочку я забрал себе. Сделанное по моему заказу через посредника стеклянное изделие осталось целым и невредимым, а таланты — единственное, что Бостар сумел сохранить из когда-то огромного моего и Баркидов состояния. Однако деньги эти уже не имели особого значения, ибо основную часть выгодных сделок я успел провернуть за пределами Карт-Хадашта еще до изгнания Ганнибала. Осталось только порвать последние связи с пунийской столицей.
Когда погрузка закончилась, Бомилькар сошел на берег. Я нежно обнял его за плечи:
— Послушай, друг, я не знаю, сколько здесь принадлежало твоему отцу, но без него мы бы не имели ничего. Возьми половину, ведь ты наследник Бостара.
— А что в ящиках?
—
— Да ты с ума сошел! — Он даже вздрогнул от неожиданности.
Я похлопал его по спине и подошел к Иолаосу, сидевшему на скале и пытавшемуся швырять камешки в море. Однако они то и дело падал и на песок, так как до воды было довольно далеко.
— Что намерены делать ты и твои люди?
