расположены клумбы с причудливыми цветами, из фонтанов, представлявших собой вырубленные искусной рукой из белого мрамора львиные головы, вода стекала в каменные желоба, а потолок подпирали стояки из черного дерева.
По широким ступеням из зеленого мрамора они поднялись на второй этаж. Рослый страж с выпиравшей даже из-под кожаного панциря крепкой грудью распахнул дверь из резной слоновой кости, и Антигон оказался на террасе. Пол на ней был покрыт пышными фригийскими коврами, из заправленных душистым маслом светильников лился ровный красноватый свет.
Полукругом стояли шесть лож, застеленных леопардовыми шкурами и шитыми золотом покрывалами. Одно из них было свободно. Слева от него в небрежной позе развалился человек с неестественно бледным, с желтизной, лицом и огромным животом. Его черные волосы были аккуратно завиты и присыпаны золотыми блестками, изящный прямой нос и чувственный красивый рот придали бы, наверное, лицу определенное сходство со скульптурным ликом Аполлона, если бы не глаза. Антигон мельком подумал, что далеко не у всякой змеи такие холодные, безжалостные, будто вырезанные из зеленого эфиопского стекла глаза.
— А-а-а, вот и долгожданный владелец «Песчаного банка». Рад, что ты принял мое приглашение, — Ганнон приветственно вскинул пухлую руку и показал на пустое ложе.
— Да у меня даже и в мыслях не было отвергнуть его, — с показным смирением сказал Антигон, чуть наклонив голову. — Я даже представить себе не мог, что мне когда-либо выпадет такая высокая честь, и потому не успел подобающим образом одеться. — Он с нарочитым пренебрежением дернул рукав своей простой туники, как бы сравнивая ее с расписанной цветами и золотыми узорами туникой Ганнона из китайского шелка, — Я так спешил, что по дороге потерял обоих твоих гонцов и возничего.
— Вот как? — Ганнон удивленно вскинул брови, похожие на две дуги из черного дерева, — Они, наверное, недостаточно крепко держались.
— Истинны твои слова, один из самых высокомудрых и высокочтимых повелителей пунов, — Антигон выразительно похлопал по торчащей из кожаных ножен резной рукоятке кинжала, — Должен признаться, что таких великолепных дворцов я еще никогда не видел. И потому я готов на коленях просить оказать милость мне и моему изготовителю благовоний Лисандру и способствовать распространению наших товаров. Если такой богатый и знатный человек, овеянный к тому же воинской славой, раз-другой похвалит наши изделия… Короче, мы бы тогда на всех перекрестках восклицали: «Ганнон Великий наслаждается нашими ароматами».
— Придержи язык, метек, — Один из гостей чуть наклонился вперед, и на его безбородое лицо упал отблеск пламени, — Как смеешь ты так дерзко разговаривать со стратегом Ливии?
— Приветствую вас, достопочтенные предводители «стариков», — торжественно провозгласил Антигон, и в глазах его заиграли веселые огоньки, — Полагаю, однако, что лишь хозяину дома подобает выказывать упреки гостю за его неправильное поведение.
Антигон прекрасно понимал, что за приглашением скрывается намерение Ганнона уговорами, подкупом или неприкрытыми угрозами заставить подружившегося с Гамилькаром метека порвать с ним, ибо после окончания войны с Римом отношения между «стариками» и «молодыми» еще более обострились.
Он достаточно трезво оценивал значение своего банка, своего огромного состояния, а также несметных богатств Гамилькара и был твердо убежден, что Ганнону Великому будет очень нелегко справиться с ними обоими даже с помощью вождей «стариков»: Бошмуна, безраздельно распоряжавшегося множеством обширных земельных угодий, Магона Вонючки, которому принадлежала едва ли не половина всех красильных мастерских города, главного управляющего всеми каменоломнями по ту сторону бухты Бокхаммона и казначея Карт-Хадашта и владельца судостроилен в Гадире, Тингисе и Игильгиле Мулана.
Антигон осторожно присел на край ложа, изготовленного из кипариса и балеарского тростника. Одна из рабынь с глубоким поклоном поставила перед ним наполненный вином золотой кубок на тонкой ножке и украшенное чеканным узором серебряное блюдо с фруктами и довольно странными на вид кусками мяса. На обнаженной спине рабыни отчетливо виднелись свежие рубцы от ударов бичом.
— Так выпьем же за то, чтобы боги были всегда милостивы к Карт-Хадашту! — провозгласил Ганнон, призывно глядя на гостей.
Антигон согласно кивнул и сделал маленький глоток.
— Надеюсь, я не нарушил твоих планов? — вежливо осведомился Ганнон и как бы невзначай растопырил пальцы, явно желая поразить грека блеском нанизанных на них драгоценных камней.
— Я собирался встретиться с Гадзрубалом Красивым, — Антигон опустил глаза и на мгновение скорбно поджал губы. — Если я до полуночи не появлюсь у него… Тогда он знает, где меня искать.
— Ах да, Гадзрубал. Весьма занятный юноша. У тебя с ним чисто деловые отношения? Я знаю, вы, эллины, очень падки на красавцев.
— Я вырос в Карт-Хадаште и подобно большинству его жителей не склонен к извращениям, — подчеркнуто сухо ответил Антигон. — Мне никогда не хотелось ни предаваться любви с мальчиком, ни хлестать бичом рабынь.
Ганнон даже затрясся от смеха, растекшись дряблым подбородком по жирной груди, и бросил в рот сразу два куска граната. Их сок, словно струйки крови, побежал по остроконечной бородке и чуть подрагивающим толстым пальцам.
— Как приятно беседовать с искренним человеком. Многие привыкли скрывать свои мысли под завесой ничего не значащих слов и вежливого обхождения. Но ты не такой, — вкрадчиво сказал он и словно стер с лица приветливую улыбку.
— Я советую вам принимать меня таким, как есть, — с вызовом ответил Антигон.
— Может, вам лучше сразиться на мечах или кинжалах? — мрачно усмехнулся лежащий слева от Ганнона Бошмун. Из всех присутствующих он был самым старым и уже успел утолить жажду власти, как, впрочем, и исполнить почти все свои заветные желания. Теперь он был ко всему равнодушен и питал склонность только к шуткам и язвительным замечаниям, — Уж больно вы оба говорливые. Чем тратить время на пустые разговоры и перебранку, лучше просто сойтись в жаркой схватке.
— Я предпочитаю вести со знатными пунами мирные беседы, а не пронзать их тела, — зло откликнулся Антигон. — Правда, я столько времени занимался боевыми упражнениями, что, наверное, стоило бы попробовать себя в настоящем поединке.
— Не следует попусту растрачивать жизнь, — тихо, почти ласково произнес Ганнон, поигрывая ожерельем из больших синих камней. — Лучше поговорим о более важных вещах. Например, о крайне тяжелом положении города. Оно нас очень тревожит.
— Отрадно слышать, что ты готов разделить заботы и тревоги простых пунов и метеков. — Антигон поставил на пол недопитый кубок. — Поверь, я до глубины души тронут этим, высокочтимый Ганнон. В свою очередь мы после долгих раздумий поняли, как можно быстро выплатить требуемую Римом сумму, никого при этом не обидев.
— И что же вы предлагаете? — Змеиные глаза вновь уставились на Антигона.
— Все очень просто, — слегка улыбнувшись, пояснил грек, — Нужно три тысячи двести талантов разделить поровну между «стариками» и «молодыми», и пусть каждый из них выплатит определенную долю.
Первым опомнился Бокхаммон. Лицо его налилось кровью, он заскрежетал зубами и, набрав полную грудь воздуха, негодующе закричал:
— Да я лучше себе ноги отрежу! А ты что скажешь, Ганнон?
— Давайте дослушаем до конца мудрого не по годам юношу. — Ганнон озабоченно наклонил голову, и дряблая складка опять легла на его грудь.
— Мы считаем, что следует забыть о разногласиях и объединить усилия, — Антигон сосредоточенно сдвинул брови. — Поймите, Рим не успокоится до тех пор, пока его главный соперник — Карт-Хадашт — не исчезнет с лица земли. Нам рано или поздно придется снова воевать с ним. А чтобы выстоять в этой борьбе, нужно многое изменить.
Глаза Ганнона окончательно превратились в узкие злые щелки. Он чуть наклонился и охрипшим голосом прошипел:
