Покорение Южного полюса. Гонка лидеров

На следующий день, 2 декабря, Амундсен написал, что

плато, по которому мы сейчас движемся, напоминает замерзшее море – ледяной купол… здесь отличное скольжение для конькобежца, но, к сожалению, это место не подходит для саней и лыж. Я подтаскиваю себя палками, что совсем нелегко. У возниц нет лыж, они идут рядом с санями, готовые помогать животным.

Бьяаланд торжественно назвал в своем дневнике этот день «именинами дьявола». Помимо набора стандартных неприятностей, им пришлось идти при семибалльном штормовом ветре и густом снегопаде, так что они

не видели ничего дальше кончика своего носа, лица стали белыми и твердыми, как свечной воск… Челюсть Вистинга выглядит, как коровья морда. У Хелмера [Ханссена] короста [от обморожения] и кожа грубая, как фольга. Это был чертовски тяжелый день, собаки скользили по льду и останавливались, когда сани упирались в заструги, но мы пробились сегодня на 13 миль вперед, двигаясь навстречу… ветру, обжигавшему, как огонь. Ох-ох, что за жизнь.

Оглядываясь назад, Амундсен выбрал день «именин дьявола», чтобы описать типичную картину жизни в палатке:

Субботний вечер… Снаружи воет юго-восточный ветер, [но внутри] довольно уютно. В глубине палатки половину пространства занимают три спальных мешка. Их владельцы сочли наиболее правильным… отправиться спать… ближе ко входу… Вистинг и Ханссен на ногах. Ханссен сегодня кок… Вистинг – его верный друг и помощник… Ханссен оказался аккуратным коком. Он не любит, когда пища подгорает. Он непрерывно помешивает ложкой содержимое кастрюли… миски наполняются [обжигающе горячим] пеммиканом, [который] исчезает с удивительной скоростью, [а затем] все требуют ледяной воды, и она поглощается в огромных количествах… примус ровно гудит все время ужина, и температура в палатке довольно комфортная.

После еды… полярные путешественники занимаются собой, готовясь к воскресному дню. Каждую субботу вечером с помощью ножниц мы подрезаем свои бороды… На них замерзает лед. На мой взгляд, борода в таком путешествии так же непрактична и неудобна, как, например, прогулка в обутых на ноги шляпах-цилиндрах.

Буран следовал за бураном, такие снежные бури не раз заставляли Скотта оставаться в палатке. Но Амундсену мысли об английском сопернике не давали покоя, и он двигался вперед, невзирая на ветер. А между тем этот ветер был штормовой силы, 7–8 баллов, то есть тридцать узлов и более. В таких условиях иногда казалось, что вокруг – куда ни посмотри – кипит снег. Передвигаться на лыжах тяжело, на такой высоте каждый шаг дается с трудом. Практически невозможно нести лыжи на плече, поскольку ветер вырывает их из рук. При такой погоде трудно идти даже по хорошо размеченной– трассе в цивилизованном месте. Для большинства людей – в том числе тренированных лыжников – подобные условия становятся тяжелым психическим и физическим испытанием.

Амундсена спасал эскимосский покрой одежды с капюшоном, чей мех надежно и плотно окаймлял лицо. И хотя несколько квадратных дюймов открытых ветру щек и подбородка очень страдали, в целом по антарктическим стандартам ему было не очень холодно. Температура держалась на уровне минус 20 °C. С момента начала подъема на плато они надевали только одежду из непромокаемой ткани. Вещи из оленьего меха лежали в санях. Чтобы уменьшить вес груза в санях, их оставили в лагере на «Чертовом леднике», но при этом отпороли капюшоны, которые надевали на голову, чтобы дополнительно защитить лицо от ветра.

Не обращая внимания на множество чрезвычайно опасных ситуаций, Амундсен неудержимо рвался в неизвестность. Его безрассудство вселяло в сердца спутников беспокойство и тревогу, но они безропотно шли вперед, чувствуя, что им сопутствует удача.

Мы могли бы обойти «Чертов ледник» с запада [писал Бьяаланд], но никто не мог угадать, как все сложится. То, что мы прошли через него, не потеряв ни людей, ни собак, кажется чудом.

Ассоциации пережитого с картинами ада занимали их умы. Четвертого декабря они миновали то, что Амундсен назвал «дьявольской танцевальной площадкой»[100]: ненадежная, предательская поверхность тонкого льда, а под ним – расщелины. Здесь Вистинг, видимо, ставший для фортуны козлом отпущения, снова чуть не погиб, причем дважды и с небольшим интервалом. В первый раз его сани зависли одним из полозьев над бездонной пропастью, и, пока собаки цеплялись когтями за снег, спасая свои жизни, невозмутимый Бьяаланд быстро сделал фотографию и бросился на помощь. Во второй раз все собаки Вистинга провалились в очередную пропасть и повисли на постромках, но их удалось вытащить назад.

Это был последний из сложных участков. «Только на отметке 87° южной широты мы наконец достигли плато», – записал Амундсен в своем дневнике с тихим удовлетворением. Через несколько миль он снова в последний раз увидел горы, которые потом сместились на юго-восток и вскоре были окончательно затянуты туманом. Это были самые южные горы, которые видел человек, затем снова плато Нильсена – и вот уже впереди не оставалось ничего, кроме нетронутой поверхности антарктической ледяной шапки.

Теперь дорога к полюсу была открыта, если не считать небольшого участка джунглей из заструг высотой примерно до трех футов. В белой мгле, окончательно накрывшей их, даже лидеры гонки – ими были по очереди Амундсен и Хассель – оказались бесполезны, потому что заструги замечали только в тот момент, когда на них натыкались.

Но вскоре исчезли и заструги. Теперь снег был гладким, как море, – райские кущи для настоящего лыжника. Хотя погода оставалась отвратительной. Густой туман и снегопад продолжались три дня подряд. Амундсен писал: «Движемся практически вслепую… тем не менее сделали [ежедневные] 20 миль». Но позже он снизил темп до пятнадцати миль в день, чтобы поберечь собак.

Кульминационный момент настал 7 декабря, когда подул восточный ветер и разыгрался сильнейший буран, а Бьяаланд в сердцах непочтительно заявил, что великое Полярное плато нужно было назвать «Гризевиддой», или «Свинским плато». Похоже, боги услышали его. В тот же день в условиях сильнейшего штормового ветра они пересекли 88-ю параллель. Но Амундсен не стал делать здесь очередной склад, стремясь побить рекорд Шеклтона и как можно быстрее оказаться на расстоянии ста миль от полюса.

На следующий день, 8 декабря, запись в дневнике Амундсена начинается словами о том, что это «один из наших великих дней». Туман рассеялся, ветер стих: боги стихий продемонстрировали умение чувствовать важность момента. В начале дня двигавшийся впереди Амундсен

внезапно услышал громкий радостный крик и обернулся. На легком южном ветру отважно развевалось хорошо знакомое нам цветное полотнище [норвежского флага], закрепленное на передних санях. Мы достигли рекордной отметки [Шеклтона] и оставили ее позади. Вид был отличный. Солнце во всем своем великолепии только что пробилось сквозь облака и чудесно подсвечивало наш флаг… Мои очки запотели, но в данный момент совсем не из-за южного ветра.

В этом не было ревности или торжества над поверженным соперником. Амундсен безгранично восхищался Шеклтоном.