репутацию Норвегии и принес ей огромную пользу, очаровав кайзера Германии, которая поддерживала Швецию и хотела снова видеть Норвегию под ее властью. Амундсен должным образом поддержал репутацию своей страны, находясь в Англии, которая, как известно, была главным другом Норвегии среди великих держав.
Но «Бельжики» с ее первой зимовкой в Антарктике и «Йоа» с покорением Северо-Западного прохода оказалось для него явно недостаточно. Амундсен хотел большего. В Лондоне, впервые встретившись с Нансеном после своего возвращения из экспедиции, он тут же спросил, сможет ли получить «Фрам».
Амундсен стремился к Северному географическому полюсу, который до сих пор оставался непокоренным и недавно в очередной раз устоял перед натиском полярников. Роберт Эдвин Пири вернулся после очередной неудачной попытки пробиться к нему в длинном броске через паковый лед от границы замерзшего моря. Амундсену такой маршрут казался неудачным, он решил пойти другим путем. У него была идея повторить дрейф Нансена на «Фраме». Но он рассчитывал, войдя в паковый лед немного восточнее, использовать ветра и течения, чтобы попасть в более высокие широты, возможно, даже на сам полюс или как минимум на расстояние короткого броска до него на лыжах и собачьих упряжках.
Но Нансен не смог ничего ответить. Он по-прежнему был послом Норвегии в Лондоне. Со времени его возвращения из дрейфа на «Фраме» прошло десять лет. Он с головой погрузился в политику, науку, дипломатию, литературный труд и решение семейных проблем. Но при этом страдал от ощущения неумолимости хода времени. И жаждал действовать. Он увлекся идеей еще одной экспедиции, для которой нужен был его старый корабль, и хотел увенчать свою карьеру покорением Южного полюса (возможно, это желание было самообманом из числа тех, которые Ибсен называл «ложью всей жизни»).
Такая мысль тешила его с момента возвращения из Гренландии в 1889 го-ду. Тогда он на личном опыте убедился в том, что для тренированных лыжников полярная ледяная шапка являлась не препятствием, а дорогой, словно созданной по их заказу. За два десятилетия до доказательства этого факта он решил, что Южный полюс лежит на ледяной шапке и ждет не дождется легкого и изящного завоевания небольшой партией норвежских лыжников.
В этом нельзя было найти ни капли тщеславия – один трезвый расчет. Для Нансена покорение Южного полюса было всего лишь лыжным походом – длинным, опасным, требующим тщательной организации, – но все же почти не отличающимся от обычного похода в знакомые ему норвежские горы, как показало пересечение Гренландии. Ничто за прошедшие годы не изменило его мнения. И уж точно не повлияло на него гротескное, почти пародийное описание путешествий в снегах, изображенное Скоттом в «Путешествии на “Дискавери”», где автор предположил, что полюс ждет профессионалов, которые должны заменить некомпетентных, хоть и героических, любителей.
Однако шли годы, а план по-прежнему ждал своего часа. Норвегия получила независимость, Нансен занялся политикой и стал послом в Лондоне. Однако складывалось ощущение, что дрейф на «Фраме» что-то убил в его душе. «Никто из нас, – писал он своей жене Еве, – не вышел сухим из воды после тех трех лет, проведенных в снегах. Ничто не остается безнаказанным». Но идея отказывалась умирать, и, когда в Лондоне Амундсен спросил о «Фраме», Нансен ответил, что сам имеет виды на Антарктику. Проницательный Амундсен почувствовал в его словах самообман и через три месяца снова написал Нансену:
Амундсен избрал для своего письма странно самоуверенный тон, имея на это веские практические основания. Он снова был финансово независим– благодаря усилиям Нансена, который все же смог уговорить норвежское правительство погасить долги своего младшего товарища, и 20 апреля Стортинг (норвежский парламент) выделил Амундсену 40 тысяч крон.
Условием для предоставления гранта стала передача в дар государству этнографической коллекции эскимосов-нетсиликов, собранной во время экспедиции на «Йоа». Отличная сделка! Но необходимости в ней не было, ведь Амундсен уже и так предложил государству эту коллекцию в качестве подарка. Конечно, меркантильность парламента задела его, но он не подал вида, ведь грант позволял решить основные финансовые проблемы. И теперь предстоящая поездка с лекциями по Америке превращалась из вызывающей депрессию задачи по погашению старых долгов в начало нового славного предприятия.
Нансен обещал принять решение по поводу «Фрама» после его возвращения из США, и вот в начале сентября 1907 года Амундсен, наконец, отправился к нему, чтобы услышать приговор.
Он был на одиннадцать лет моложе Нансена и теперь предъявлял права на трон, собираясь просить старого короля передать ему свой скипетр. Появилась уникальная возможность одолеть героя, ведь для всех своих соотечественников Нансен был неприступной и впечатляющей фигурой.
Вот что один из его друзей записал после одной из совместных бесед:
Это казалось похожим на порыв холодного ветра, прилетевшего из другого измерения.
Вилла Нансена называлась «Пологда», или «Полярные высоты», и символизировала личность своего хозяина, являлась ее логическим продолжением. Ведь он сам придумал и продумал весь проект. Это было высокое неприступное здание, похожее на какой-то замок из народных скандинавских сказок, выросший на холме над лесом. На самом верху в одной из угловых башен располагалась комната, из которой, находясь в полном одиночестве, Нансен мог смотреть вниз – на море темных крон деревьев и сверкающую воду фьорда.
Амундсен постучался в тяжелую дверь, его провели в высокий, мрачный зал с галереей по периметру, инкрустированной деревом, к лестнице, на самом верху которой появился Нансен. Он всегда так встречал посетителей, вся сцена была сознательно продумана.
В стенах «Пологды» в то время разыгрывалась другая драма, тесно переплетавшаяся с историей Амундсена. Брак Нансена оказался под угрозой. Ева не поехала за ним в Англию. Они жили порознь и имели связи на стороне, хотя по-прежнему любили друг друга. Ева не особенно делилась с мужем своими мыслями, но не могла смириться с тем, что он снова исчезнет в очередной экспедиции. Их дочь Лив догадывалась о том, что происходит.
