на «Бельжике», и сбора информации в целях организации своего северного дрейфа. Но это служило дымовой завесой для того, чтобы ввести в заблуждение потенциальных врагов и недоброжелателей. В действительности поездка стала началом приготовлений к экспедиции в Антарктику. Англичане из другой эпохи сказали бы, что он действует в стиле Дрейка.
Дорога к Южному полюсу вполне естественно началась в Копенгагене. Именно там заказали собак для упряжек, которые, по мнению Амундсена, являлись залогом успеха. Лучших собак можно было найти в Гренландии, колонии Дании, вся торговля с которой по закону была монополизирована государством и осуществлялась из его столицы.
Так случилось, что Йенс Даугаард-Йенсен, инспектор (то есть главный управляющий) Северной Гренландии, приплыл в Данию на том же корабле, что и Кук, и теперь находился в Копенгагене. Амундсену нужны были полярные собаки – самый выносливый вид, лучше всего приспособленный к условиям Антарктики. И помощь Даугаард-Йенсена в их получении была очень важна. Амундсен и в Копенгаген поехал, скорее, для того, чтобы увидеть его, а не Кука.
Вскоре после прибытия в столицу Дании Амундсен встретился с Даугаард-Йенсеном, после чего в письме, датированном 9 сентября, письменно поблагодарил его за
Данный документ интересен по нескольким причинам. Во-первых, он наглядно иллюстрирует методы работы Амундсена: его педантизм, аккуратность и болезненное нежелание пускать на самотек процесс подготовки снаряжения. Во-вторых, письмо является первым свидетельством того, что планы Амундсена изменились. Его первоначальным намерением было получение собак на Аляске по дороге в Берингов пролив для дальнейшего северного дрейфа. Теперь стало ясно, что он развернулся в сторону Антарктиды. Датировать перемену планов Амундсена можно примерно четвергом 9 сентября 1909 года – не позднее. Такая же отметка имеется и в блокноте Кука.
Все это подтверждает версию событий, изложенную Куком. То, что он посоветовал Амундсену плыть на юг, соответствует его характеру и вполне могло произойти. Скорее всего, Амундсена это предложение застало врасплох, поскольку он уже вынашивал такие планы. Чтобы сохранить замысел в тайне, не допустив даже случайных догадок о своих истинных намерениях, он притворился полностью сбитым с толку. Читая между строк записи Кука, понимаешь, что Амундсен пытался ввести его в заблуждение. Он был другом Кука, но не захотел доверить ему свою тайну. И мало кому вообще поведал бы о ней. Даже Даугаард-Йенсен верил, что Амундсен по-прежнему готовится к экспедиции на север.
В любом случае беспокойство Амундсена наглядно подтверждается тем, что он использовал бумагу для писем, принадлежавшую Куку, чтобы написать самое судьбоносное письмо в своей жизни. Можно представить себе эту сцену: Амундсен только что встретился с Даугаард- Йенсеном и договорился о получении того, что ему требуется. Вернувшись в свой отель – он остановился там же, где и Кук, – со скрытым волнением говорит со своим старым другом; занимает у него немного бумаги и торопится в свой номер, чтобы написать письмо, изменившее историю.
Один вопрос остается без ответа: почему Амундсен должен был узнать о результатах Пири, чтобы поехать в Копенгаген и сделать первый шаг на пути к Южному полюсу? Возможно, ответ подскажет весьма бесцеремонная телеграмма Кука, адресованная «Нью-Йорк Таймс», в которой говорится, что «два рекорда лучше, чем один».
Кук отправился на север тихо, никому не раскрывая своих намерений. Новость о том, что он достиг Северного полюса, стала настоящим шоком для Амундсена. Но следующая новость о Пири переполнила чашу его терпения – Амундсен начал решительно действовать.
После того как 10 сентября Кук покинул Копенгаген, Даугаард- Йенсен, для которого «дни Кука» были особенно беспокойными, немедленно посвятил себя делам Амундсена. При этом он даже вышел за границы своих официальных обязанностей. Надо сказать, что Даугаард-Йенсен был по-настоящему предан Гренландии и ее жителям, испытывая к ним почти отцовские чувства и воспринимая свое служение как миссию. А тут в его окружении появился человек, который искренне интересовался Гренландией и ее природными богатствами. К тому же Амундсен имел дар вызывать– в других людях спонтанное желание помогать ему (один из атрибутов лидерства, явно отсутствовавший у Скотта). Поэтому Даугаард-Йенсен с головой погрузился в проблемы Амундсена и всячески старался помочь ему. Но этот факт многое говорит и о положении самого Амундсена – часто ли встретишь ситуацию, когда высший чиновник готов отложить в сторону свои дела, чтобы присмотреть за чужими? Даугаард-Йенсен практически владел ключами от всего, что требовалось Амундсену. От качества предоставленных им собак зависела победа или поражение будущей экспедиции. Поэтому он стал наиболее важным союзником Амундсена, не считая Нансена. Визит в Копенгаген стоил того.
Амундсен доплыл с Куком через Скагеррак до Кристиансанда, где Кук пересел на корабль, идущий в Америку. Это было в субботу 11 сентября, в день, когда «Нью-Йорк Таймс» напечатала на первой полосе телеграмму, отправленную Пири из Баттл-Харбор в Лабрадоре, в которой говорилось, что «Кук не был на полюсе 21 апреля 1908 года, как и в любой другой момент времени. Он просто надул публику».
Это был первый открытый выпад Пири в адрес своего врага, положивший начало их публичной ссоре. Естественно, Амундсену снова задали вопрос, поверил ли он доктору Куку.
Неясно, верил ли Амундсен Куку настолько сильно, как утверждал. К примеру, в частном разговоре с Даугаард-Йенсеном он однажды сказал, что считает Кука «непостижимым». Версия Кука вызывала серьезные сомнения, поскольку он не смог предоставить оригинальные записи о своем передвижении. Еще более странным казалось его заявление, что эти записи остались где-то в Гренландии. Но Кук был старым другом. Кроме того, Амундсен верил, что на «Бельжике» он спас всей команде жизнь. Личный кодекс чести вынуждал Амундсена защищать своего друга на публике, независимо от того, прав Кук или нет.
После того как все это было сказано и сделано, Амундсен атаковал Пири преимущественно для того, чтобы защитить Кука. Он обвинил Пири в том, что тот довел до самоубийства Эйвина Аструпа – именно так многие интерпретировали его смерть во время лыжного перехода в 1896 году. Аструп очень много значил для Амундсена и в самом деле был почти так же дорог, как Нансен. Амундсен признался тогда одному из журналистов, что Нансен– «был велик, но всегда оставался внушающим страх, далеким человеком… Аструп оказался намного ближе, он воодушевил меня».
Амундсен не забыл, что обязан Аструпу вдохновением, испытанным
