– Похоже, нас обеих любили и бросили, – сказала Люси, стараясь обратить слова в шутку.
Они заказали томаты, лук, салат из базилика, винегрет по-домашнему, фаршированный рисом перец с добавкой чили, нью-йоркский бифштекс со специальным фирменным соусом и «Джордан», отличнейшее красное вино из долины Напа, по тридцать пять долларов за бутылку.
Джули требовалась информация, а не сострадание. По-настоящему важная цель уже была достигнута.
– Ты все еще вкалываешь в «Плейбое»?
Это был один из типичнейших для Лос-Анджелеса вопросов, то есть такой, ответ на который заведомо известен. В этом городе преувеличение было, пожалуй, единственным проявлением искусства; было так занимательно наблюдать за людьми, рассказывающими небылицы.
– Нет. «Плейбой» мне надоел.
Люси опустила глаза. Не поладила с Хефом. Поссорилась с Мэрилин. Связалась с Карри Лейх. Нарушала неписаное правило: «Смотри, но не трогай, пока я не разрешу тебе», действовавшее во дворце удовольствий в Холмби-Хиллз. С тех пор ее дела стали катиться под гору все ниже, ниже и ниже. Именно поэтому Джули и избрала Люси для задачи, с которой она так превосходно справилась.
– Что ж, неплохо для тебя. Новые горизонты. Все новое. В этом городе основная беда заключается в том, что многие считают, будто он открыт для новых идей, но это все сказки. Люди боятся потерять, что имеют, поэтому никто не хочет рисковать. Здесь живут самые консервативные либералы в мире.
Люси беззаботно рассмеялась. К чему клонит эта болтливая писака? Боже, неужели у нее нечто вроде комплекса леопарда: считает, что в прошлой жизни она была леопардом и теперь перевоплотилась, кто знает? На руках браслеты из шкуры леопарда, такая же короткая куртка, из которой – подобно горным вершинам, на которые очень трудно взобраться, – почти вываливаются огромные груди; и копна волос, похожая на львиную гриву. Ее облик напоминал плед в стиле африканских мотивов, изготовленный каким-нибудь далласским дизайнером. «Да, – подумала Люси. – Уж лучше я сопьюсь».
Джули задумчиво потягивала вино. Оставалось выяснить еще кое-что.
– Люси. Те фотографии Джейн. Что ты собираешься с ними делать?
– Что ты имеешь в виду под «делать с ними»?
– Ну, ты собираешься их напечатать где-нибудь?
– Черт возьми, нет. Они личные.
– Или продать?
– Ни в коем разе. Ты хочешь их купить или что?
Глаза Люси заинтересованно блеснули. Неужели Джули Беннет тайная лесбиянка?
– Нет, но как бы ты поступила, если бы кто-нибудь предложил тебе несколько тысяч долларов или даже больше. Мне интересна мотивация. Это моя слабость. Что бы ты сделала?
Люси задумалась на одну-две секунды.
– Знаешь, для этого я всегда могу найти других девчонок. Я бы не пошла на это. Не сделала бы этого по отношению к Джейн. Она была такая необычная. Я хочу сказать, она такая необычная. Не знаю, почему я говорю о ней, словно она умерла.
Люси нервно рассмеялась. Джули тоже рассмеялась. Люси, несомненно, говорила правду. Следовательно, единственный способ получить фотографии – это украсть их. Это ее счастливый день и несчастливый для Джейн. О да, Люси права: Джейн, может быть, пока еще не мертва, но, когда Джули расправится с ней, ей захочется умереть.
– А теперь, Люси, что на десерт? Как насчет мороженого? Мне кажется, тебе оно должно нравиться.
– Так как вы себя чувствуете, прекрасная таинственная незнакомка?
Глаза Джейн были закрыты. Голос звучал тепло, не будил тревоги, был глубоким, ободряющим, если в этом ничтожном городе вообще могло быть хоть что- то ободряющее. Она постаралась сосредоточиться, и его лицо проявилось перед ней.
– Неуверенно. Вся разбитая, мне кажется.
На вид ему было около сорока, глаза мягкие и печальные, но он красив. Да, именно красив. Он обладал своеобразной солнечной красотой и, подобно разноцветному церковному витражу, излучал доброту, выглядя именно так, как и должны выглядеть доктора. Но поскольку это был Лос-Анджелес и теперь она больше знала о людях и о том, чего им нужно, то весь его благообразный вид и манеры вполне могли означать, что он был некрофилом или еще хуже.
– Я хочу взглянуть на глазное дно, если вы не возражаете. Постарайтесь смотреть прямо перед собой и сосредоточить взгляд на каком-нибудь участке потолка.
Теперь, когда его лицо приблизилось, она ощутила исходивший от него запах, грудь его прикоснулась к ней, когда он склонился над кроватью.
– Хорошо. Очень хорошо.
Его теплое дыхание обдувало ей щеку, чувствовался едва уловимый приятный запах лекарств, исходивший от белого халата, синей рубашки с расстегнутым воротом и обыкновенного стетоскопа.
– Знаете, девяносто девять процентов людей, попавших в подобную аварию, погибают или становятся калеками, а вас едва задело! Никаких повреждений, за исключением шишки на голове размером с куриное яйцо и, может быть, небольшого сотрясения мозга. Если вы верите в Бога, то это чудо. Иначе не назовешь.
– Кто-нибудь пострадал?
– Нет, только ваша машина. Разбита вдребезги.
Он пощупал ее пульс. Пальцы были твердыми и уверенными. Джейн проконтролировала себя. Не верь никому. Как только он узнает, что у нее нет медицинской страховки, она окажется на улице, правда, после гинекологического обследования «на всякий случай».
– Я плохо помню, что произошло.
– Неудивительно. Такой удар по голове порой вызывает кратковременную потерю памяти. Вы приняли снотворного и, вероятно, приличную дозу алкоголя. Вы хотели скрыться от чего-то?
Его рука неподвижно застыла у нее на запястье. Не столько ощущение самого прикосновения, сколько возраставшее осознание факта, что он прикасался к ней, каким-то образом казалось важнее того, что он говорил.
Молчание Джейн было ответом на вопрос.
– Не хотите говорить?
