– Поехали домой, Джованни, – сказала она водителю.
Между сиденьями лежала цветная открытка с изображением Спасителя, словно осеняющего бухту Рио-де-Жанейро, открытка от Джулио, который писал все реже, с тех пор как уехал к отцу за океан. Немезио остепенился после войны и занялся бизнесом в Бразилии: на его фабрике изготовлялась стильная мебель по итальянским образцам, но из бразильской древесины. Анна думала о брате, о Немезио, но перед ней по-прежнему стояли эти темные, горячие и завораживающие глаза Арриго, с которым, возможно, она никогда больше не встретится.
Оглядев серебряный поднос, на котором, словно в витрине колбасного магазина, были разложены широкие круги ростбифа, Анна отрицательно покачала головой и поблагодарила улыбкой. Слуга в белой куртке и белых перчатках сделал шаг в сторону, продолжая свой обход.
Мария, которая по старинной своей привычке, даже когда за столом были гости, время от времени уходила на кухню, тут же встревожилась.
– Что с тобой, мое сокровище? Тебе нехорошо? – Люди ее поколения привыкли связывать плохой аппетит с какими-то неладами в здоровье.
– Ничего, все в порядке, мама, – ответила девушка.
– Может, чего-нибудь другого? – озабоченно предложила мать. Анна спокойно посмотрела на нее.
– Я не могу превратиться в бездонную бочку, только чтобы доставить тебе удовольствие, мама.
– Да, конечно, – прошептала Мария, – но мне кажется, ты бледна. – В тридцать три года она все еще была красива, но цвет ее лица утратил свою былую свежесть, казалось, она израсходовала свою жизненную силу в тяжелые годы войны.
– Да нет, мама. Я в отличной форме. – Это была не совсем обычная фраза для нее, и отец это тут же почувствовал.
– Кто тебе это сказал? – спросил он, поднимая глаза на дочь.
– Да так, одна старая подруга. – Анна сделала глоток минеральной воды из бокала и по-детски загляделась на себя в блестящей полости серебряной ложки, в которой сверкнуло ее забавно деформированное изображение. Был вечер, окна были открыты, и с Форо Бонапарте доносился шум уличного движения, который за последние годы заметно усилился.
– В твоем возрасте, – добродушно заметил Чезаре, – должно быть, нередко случаются встречи со старыми подругами.
– Просто так говорится «старые», – отпарировала Анна, которая уловила легкую отцовскую насмешку и имела наготове ответ. – Мы, конечно, не прошли бок о бок всю войну, но у нас было несколько месяцев своих военных действий. Друг против дружки, естественно.
– Я ее знаю? – Чезаре едва заметным жестом остановил слугу, наливавшего вино. Он не любил оставлять еду на тарелке и вино в стакане.
– Это Сильвия де Каролис, – небрежно бросила Анна.
– Та приставала, которая заставляла тебя поплакать в первом классе? – Его голубые глаза на мгновение сверкнули, но тут же мягкая улыбка стерла неприязнь. – Воображаю, сколько воды утекло за восемь лет.
– Глупость и подлость неизлечимы, папа. Со временем они проявляются даже сильнее. – Ей нравилась эта сентенция, которую она впервые услышала от него самого.
– Цитируешь своего отца?
– Раз цитируют классиков, значит, можно цитировать и отца.
– Короче, – с ломбардской практичностью сказал он, – чего ты хочешь от меня?
Зеленые глаза Анны заблестели от любопытства.
– Папа, кто такие де Каролис в Милане? – В высшем свете достоинства вещей и людей измерялись только престижем и властью. И одно влияло на другое.
– Отец Сильвии отличный издатель, но плохой делец.
– В каком смысле?
– В каком смысле? – повторил Чезаре. – В том смысле, что он ставит сети слишком высоко. Работает для потомства и для искусства, а это не гарантирует коммерческого успеха.
– Однако его книги очень хороши. – Анна вспомнила прекрасные издания, альбомы с репродукциями великих художников, которые занимали целую полку в ее библиотеке.
– Люди покупают вещи не потому, что они действительно хороши, а просто потому, что они им нравятся.
Дома, мебель, автомобили, книги: или ты чувствуешь веление времени, потребу дня, или закрывай свою лавочку.
– Они издают и газету? – спросила она, словно знала ответ.
– Да, женская газета. «Персоналита» – так она, кажется, называется. Надеюсь, тебе не взбрело на ум сделаться журналисткой? – спросил он встревоженно.
– Нет, папа. А ты, почему ты сам не купишь газету? – Анна собрала со стола крошки и по детской привычке положила их в рот.
– Дешевле покупать журналистов, если ты не разбираешься в этой кухне. Всегда есть кто-то, кого можно купить. А ремесло издателя требует таланта, но главное, компетентности и удачи. Это фортуна. В противном случае оказываешься должником.
– Как у де Каролисов? – Она взяла нарцисс из вазочки в центре стола и вдохнула его аромат.
– Ну да. – Любопытство дочери начинало вызывать у него подозрения.
– Но ты в самом деле уверен, что они в долгах?
– У меня тесные отношения с их банком, и я знаю, что говорю. Правда, до сих пор они вели себя корректно. Это люди, которым везет с рождения. Жена из богатой семьи. У них прекрасное поместье в Верчелли. Ну что, ты удовлетворена? – спросил Чезаре, вставая из-за стола.
– Полностью, ваша честь, – в тон ему ответила Анна. Мария не слышала их разговора – она в это время исчезла на кухне. – Я только хотела понять, отчего эта Сильвия напускает на себя такую спесь.
Итак, значит, отец Сильвии был должником ее отца, и тот мог бы припереть его к стенке в любой момент.
– Пап, – остановила она его, когда он уже направлялся в гостиную, куда Мария должна была подать кофе. – Ты слышал что-нибудь о графах Валли?
– Каких именно Валли?
