– Прошу тебя, мама, – сказала она, направляясь к ребенку, – не строй из себя полицейского.
– У тебя юбка мятая, – ткнула в нее пальцем Вера, – и кофта точно жеваная, а в волосах трава. Куда это ты ходила? Где ты болталась, вместо того чтобы прийти к своему сыну?
– Я взрослая женщина, – твердо возразила ей дочь. – Я работаю. И никому не должна давать отчет, где бываю.
– Ты шлюха, – прошипела Вера. – Ты мерзкая шлюха. Ты уже занимаешься этим прямо в поле. Ты стыд потеряла совсем. О господи! – воздела она руки к небу. – Сколько же грехов я совершила, что ты наказал меня такой дочерью.
Мария яростно взорвалась и, уже не думая, что ее слышно в открытое окно, закричала на мать:
– Я тебе сказала, прекрати! Я замужняя женщина.
– Сбежавшая от мужа, – парировала Вера, не заботясь о том, что скажут соседи. – Где он, твой суженый?
– Я была с ним, – призналась дочь, чтобы срезать ее. – С Немезио.
– Уважаемые синьоры! – воскликнула Вера, которая от возмущения потеряла свою обычную осторожность. – Вернулся король циркачей!
– Он мой муж, – сказала Мария.
– Конечно, – согласилась мать, – как раз такого мужа ты и заслуживаешь. И я не удивлюсь, если он оставит тебе еще один подарок, кроме сына, который у тебя есть. Значит, ты видела своего муженька, – снова завелась она, – который даже не поинтересовался своим ребенком. Папаша не считает нужным даже повидать это бедное создание.
Бедное создание визжало тем временем во весь голос, напуганное их громкими, раздраженными голосами.
– Он хотел уберечь Джулио от этой тягостной сцены, – заявила Мария, беря ребенка на руки и пытаясь успокоить его. – Хотел избежать встречи с тобой, которая тут же превратилась бы в ссору.
Джулио визжал, Мария тихо плакала, Вера проклинала свою несчастную судьбу. Понемногу Мария успокоила сына, укачала его, и наконец он задремал. Она уложила его в кроватку и смотрела, как малыш засыпает. Да, лицом он был вылитый Немезио, но не дай бог, чтоб он вырос таким же, как он.
Утром в понедельник она все еще не могла прийти в себя. Настроение было ужасное, подавленное, и она решила, что сегодня в доме Больдрани обойдутся без нее. А ей не обойтись без своего сына, которого она видела так редко, который фактически рос без нее.
– Ты что, не идешь на работу? – спросила мать. – Неужто муженек оставил тебе доход?
Мария уже успокоилась, и ей больше не хотелось ссориться с матерью.
– Ты прекрасно знаешь, что мой муж никогда не оставит мне никакого дохода. – Она кормила ребенка, который охотно уплетал печенье и молоко. – Я сегодня сама посижу с Джулио, – добавила она, кивнув на сына.
– Наконец-то! Слава богу, что вы пришли, – встретил ее Амброджино с явным облегчением. – Знали бы вы, как тут бесновался синьор Чезаре. Не находил свои вещи, опоздал на деловую встречу. Но когда я предложил ему сходить к вашей матери за вами, он запретил и весь день мучил меня и Чеккину.
– Мне жаль, – сказала, оправдываясь, Мария, – но я неважно себя чувствовала вчера.
– Я постараюсь объяснить это синьору Чезаре, – обнадежил ее слуга. Раздался звонок, и загорелся номер вызова Чезаре.
– Иди ты, Амброджино, – послала она его на разведку. – И скажи, что я скоро приду.
Когда Мария вошла с подносом для завтрака, Чезаре Больдрани был уже на ногах, расхаживая по комнате в своем утреннем шелковом халате.
– Прошу прощения за вынужденный прогул, – сказала она с улыбкой и поставила поднос на столик. На нем стояла также в хрустальной вазочке роза. – У меня были проблемы.
Накануне Мария почти не ела. Она была бледна, лицо ее заметно осунулось, но печаль делала ее еще более прекрасной.
– Мы в тридцать девятом году, существуют телефоны, – ограничился кратким замечанием Чезаре, сохраняя невозмутимое спокойствие. Он был счастлив снова увидеть ее, после того как весь день переживал за эту девчонку, без которой он уже не находил себе места.
– У меня была температура, – придумала она. – Я не могла спуститься к телефону.
– Я поручу моим людям позаботиться, чтобы установили телефон в доме твоей матери, – решил он.
– Спасибо, синьор.
– Почему ты не приготовила в столовой, как всегда? – спросил он, намекая на завтрак, поданный в комнату.
– Мне показалось, что так будет лучше. – Она собиралась уходить.
Чезаре сел и налил себе кофе в фарфоровую чашечку.
– Вчера нам всем не хватало тебя, – ворчливо заметил он. – Похоже, ты сделалась в этом доме незаменимой.
– Не думаю, синьор. – Она ограничилась этой репликой, боясь выдать себя. Она находилась еще во власти пережитого.
– Постарайся сегодня наверстать упущенное, – строгим тоном добавил он, опасаясь показаться слишком мягким.
– Да, синьор.
– Да синьор, нет синьор! – воскликнул он, не в состоянии объяснить себе эту необычную сдержанность экономки. – Ты что, не можешь сказать ничего другого? – Но она ведь вернулась, и только это сейчас было важно. – На этой неделе я перебираюсь в Караваджо, как обычно в августе. Ты поедешь со мной, – приказал он, но не очень уверенно, глядя на нее снизу вверх.
– Я должна буду остаться в Караваджо весь месяц? – спросила она.
– Тебя будут отвозить в Милан каждое воскресенье, – успокоил он ее, – тем более что… Да нет, ничего. – Он готов был позволить ей взять с собой и сына, но рассудил, что подобное решение, пожалуй, неуместно. Его глаза, казалось, проникали в самую душу Марии. – Так тебя устроит?
– Да, синьор, – ответила она и вышла из комнаты.
В субботу Мария приехала к матери, чтобы попрощаться с сыном. На буфете она нашла письмо. Оно было от Немезио и пришло из Парижа. Мария положила его в карман, не читая, еще и потому, что мать, продолжая крахмалить и гладить вещи, не спускала с нее глаз.
– Я достаточно зарабатываю теперь, чтобы ты могла не гнуть больше спину за работой, – сказала она матери. Взяла на руки сына, который играл с ее волосами и разговаривал с ней на своем непонятном языке.
