труд нужно внести высшие качества, то есть каждый труд надо делать как можно лучше. Почему? Потому что человек растёт только в труде. Если человек трудится, спустя рукава, то он ничего не приносит ему. Только тот труд нас обогащает, в который вы вносите высшие качества, и в котором вы напрягаете все свои силы. Вы становитесь способнее, талантливее, сильнее. И этим же спасаетесь от многих вредных энергий. Ваши мысли, направленные к труду, к добру, будут защитниками от будущих и ныне существующих бедствий.
Змеиногорск
– Лучше нашего климата нет! – сказала местная жительница. В голосе её звучала покоряющая убеждённость.
Но меня и не надо было убеждать – я уже успел влюбиться в этот небольшой городок, расположившийся, как в чаще, посреди холмов. По склону одного из них он ползёт вверх и двумя улицами, кое-где разветвляясь, исчезает за невысокими перевалами.
«Маленькие деревянные домики и большие огороды», – так охарактеризовала его моя спутница. Везде много зелени, старые деревья, черёмуха, у окон домиков – сирень.
Эх, пройтись бы по этой улице вечером в начале лета, когда всё тут цветёт и благоухает!
И ни одной заводской трубы! Кто говорит, что тут десять тысяч жителей, а кто – что двадцать. Это районный центр, в нём имеется и кино, и детская музыкальная школа, и своя газета, и автовокзал, откуда разбегаются рейсы в разные стороны, в том числе на месторождение алтайских самоцветов – Колывань, родину уникальной Царицы ваз (Эрмитаж). Напомним, ваза эта сделана из монолитной глыбы, а диаметр её что-то более пяти метров! Отсюда до Колывани 120 километров.
Мы сидим на краю города у подножия круто поднимающегося холма. На вершине соседнего холма поблёскивают на закатном солнышке большие буквы: «В 1986 году нашему городу Змеиногорску 250 лет».
– Бабушка, – обращается моя спутница к проходящей мимо нас старушке, – на этой горе, – она указывает на холм, у подножия которого мы сидим, – земляника растёт?
– Растёт, да коровы её всю поедают. За земляникой дальше надо ходить. Вот я, захочу малины, – вон туда хожу, – она махнула рукою куда-то на запад. – Нарву ведро – надолго хватит.
По словам старушки, коровы здесь бродят самостоятельно, без пастуха, и сами приходят домой для очередной дойки. Качество их молока меня восхитило.
Другая женщина, домик которой стоял на берегу речки Змиёвки, сообщила, что вся почва под городом золотоносная, и что она сама в дни молодости помогала отцу намывать золото на реке.
– Теперь это запрещено, – пояснила она. – Сосед (она назвала фамилию) начал было заниматься этим промыслом, так его вызвали к властям и пригрозили наказанием. Но когда дело дойдёт до женитьбы сыновей, я всё равно на обручальные колечки им золота намою!
В этом городе из кранов водопровода льётся вода, чистая, как слеза, и ни в каком хлорировании не нуждается. Но самое удивительное – в этом городе нет преступности, нет злостного хулиганства!
– Конечно, иногда молодёжь подерётся, а так – мы можем спать с открытыми дверьми, – сказал мне один горожанин.
Уходя из своей комнаты в гостинице, я попросил ключ, чтобы запереть двери. Оказалось – ключи давно растеряны жильцами, а запирать двери нет никакой надобности – никто чужого не возьмёт. И, действительно…
Но такая аномалия требовала объяснения. Как так? Весь мир стонет от нарастающей преступности, ищет способы борьбы с нею, а тут – её нет!
Сухое логическое объяснение быстро было найдено: здесь нет промышленности, значит, нет и пришлого населения, текучести кадров и т. п. Но истинную причину я узнал только при отъезде на автовокзале, когда разговорился с интересной словоохотливой дамой. За десять минут беседы с ней я узнал о городе гораздо больше, чем за всю неделю пребывания в нём.
Она рассказала, что коренные жители города – старообрядцы, которых здесь называют кержаками, так как их предки когда-то жили по реке Керженец на Урале. Каждый второй дом в городе – дом кержака. Их селения разбросаны в более отдалённой от города окрестности, где они до сих пор сохраняют свой веками установленный быт и нравы. По-прежнему, если иноверец попросит у них воды напиться, – дадут, но посуду, которой коснулись губы иноверца, считают осквернённой и разобьют её. Раз в год они приезжают в город закупать муку, соль, спички и другие товары. На своих полях выращивают главным образом картофель, добывают мёд, которые сдают государству, чтобы иметь деньги на расходы. Ведут так называемое «натуральное хозяйство». Некоторые кержацкие селения расположены в горах и добраться до них можно только в июле. Там свои порядки…
Почва под городом золотоносная и полна микроэлементов настолько, что население собирает в своих огородах барит и сдаёт его государству. Это место при Петре Великом открыли недоброй памяти купцы Демидовы, ставшие первыми заводчиками на Урале. Каменные дома, за исключением построенных при советской власти, – все демидовские. Они же построили плотину на речке, образовав таким образом водохранилище. Здесь у Демидовых были шахты, где добывали золото. Говорят, что доныне сохранился подземный ход из конторы Демидовых прямо в шахту…
Но тут подошёл автобус и повествование моей собеседнице пришлось оборвать. А жаль – наблюдательный местный житель может рассказать так много интересного. Но теперь я понял, что одною из причин отсутствия преступности в Змеиногорске и, по всей вероятности, самой главной – был дух «древнего благочестия» кержацких староверов, сохранившийся, хотя и не в полной целостности, до наших дней, дух суровой нравственности мужественных людей, не кинувших насиженные места своих отцов, чтобы сохранить свою веру.
«Что имеем – не храним, потеряем – плачем…» – поётся в старинной песенке. В Змеиногорске мне попадались люди, которые ни во что не ставили достоинства своего города, узнав о моём желании сюда переселиться. Они недоумевали и даже с некоторой ноткой подозрительности спрашивали:
– С чего это вам вздумалось бросать свою благоустроенную квартиру в крупном городе и переселяться сюда? Не понимаю!
А одна женщина так прямо и заявила: «Ну что здесь хорошего? Одна картошка!»
Что картошка тут замечательная – это была сущая правда. Она вкусная, мучнистая и крупная. Хозяйка, которая нас угощала этой картошкой, рассказала, что откопала в своём огороде очень большую картофелину, – побежала в магазин и взвесила её. Оказалось, что весит она полтора килограмма. Именно из-за обилия здесь картошки создалось такое парадоксальное положение, что ни в магазинах, ни на базаре её не купишь – никому не нужна. Моя спутница обратилась к дежурной администраторше гостиницы с просьбой:
– Не могли бы вы продать нам два килограмма картофеля? В магазинах нет.
– Зачем покупать? Я и так без денег насыплю вам ведро и завтра принесу.
В десяти километрах на восток от Змеиногорска расположен посёлок Черепановское. Там начинаются поросшие лесом горы и тайга. Живописное место. Забредают лоси и медведи. Разговорились там со старой женщиной. Жаловалась она, что ноженьки её плохо слушаются, застудила, перетрудила их в молодости, когда в Великую Отечественную войну приходилось ей на лесоповале работать. «Зима. Подойдёшь к пихте, а она в два обхвата, – рассказывала она. – Сперва кругом неё снег в два метра расчистишь, потом пилить начнёшь…»
Я и моя спутница попросили у неё молока испить. Привела она нас в светлую чистую комнату, поставила на стол посудину с молоком, чашку мёда, краюху белого хлеба. Кушаем, пьём. Улучив момент, когда хозяйка отлучилась, шепчу спутнице:
– За такое угощение – платить надо.
А хозяйка-то услышала мой шёпот, показалась в дверях и заявила:
– Что? Платить вздумали? Не было такого в моей жизни и никогда не будет, чтобы я за еду деньги брала!
Признаюсь, это гордое заявление старой женщины, через все невзгоды сохранившей доброжелательность и радушие – прекрасные черты своего великого народа – много прибавили моего к ней уважения.
В окрестностях Змеиногорска расположены процветающие колхозы. Одному из них, «Россия»,
