злее, в зависимости от своего потенциала.
Мы двигаемся дальше. И тут к нам подходит мужчина, я слышу его голос: «Вы идёте в церковь, вот вам деньги, поставьте свечи святому Угоднику: за жену, за мать, за меня и детей… Я сам не могу, работаю – занят». В голосе слышится искренняя мольба.
И у меня мелькает мысль, что он любит свою жену. Мой спутник, за руку которого я держусь, вежливо отказывается: «Видите, я веду слепого, не могу я». Выручает Л., она принимает деньги и храбро соглашается выполнить просьбу. Я знаю, что она будет это делать в первый раз в своей жизни и, может быть, не по всем правилам, но всем сердцем одобряю её.
Наконец, я очутился, как мне сказали, в Троицкой церкви, где помещается гробница Сергия. Я, слепой, всё, что происходило вокруг меня, мог воспринимать только на слух. И то, что я воспринимал, было пение. Пел, как мне казалось, чудесно слаженный хор, и песнопение это не было мне знакомым по воспоминаниям прежних посещений церквей. В нём, чудесно омывающем моё сердце, было что-то от грустной народной песни, некоторые ноты перекликались с такой печальной, полной щемящей тоски, старинной песней «Летят утки». Я долго стоял, весь отдавшись этому песнопению, и в душе благодарил тех, кто пел. Впоследствии я узнал, что это не был хор профессионалов, но временно составленная группа певцов с разных концов Руси. Внутреннее чувство сказало, надо двигаться к гробу. Держась за руку Л. и слегка подталкиваемый сбоку другими паломниками, я поднялся на несколько ступенек, и Л. прошептала: «Вот тут». «Ну, поклонимся», – сказал я.
Я нагнулся, и рука моя встретила какую-то ткань, которая, по словам Л., покрывала гробницу. Невидимое присутствие множества людей мешало мне наполниться тем чувством, на которое я рассчитывал. Могут спросить, на что я рассчитывал? Отвечу – на ту взволнованность, которую испытывал в юности своей при редких посещениях храмов. Взволнованность эта слагалась из храмовых украшений, кадильного дыма и его аромата, возгласов священнослужителей и чудесных созвучий песнопений. Их не было сейчас по той простой причине, что в момент посещения гробницы Преподобного никакого богослужения не совершалось. Оставалось лишь одно желание – выполнить принятое решение и засвидетельствовать перед всеми свою веру в избранного мною Идеала.
Спускаясь обратно по ступенькам, я даже испытывал малюсенькое разочарование, что не испытал упомянутой взволнованности. Истинную причину этого я понял лишь впоследствии, когда Л. объяснила мне, что в момент нашего преклонения храм был полон женщин, которые, несмотря на отсутствие богослужения, истово крестились и коленопреклонённо молились. Одна даже распласталась у самой гробницы. О чём это говорит? О том, что пришли они сюда со своим горем, со своим страданием, которого так много возникает в современной семье и, главным образом, отражается на женщинах. Это были волны того же потока страждущих и ищущих помощи, который, начавшись 600 лет тому назад, беспрестанно тёк и продолжает течь по русской земле к лавре Преподобного Сергия. И, как прежде, они уходят отсюда умиротворённые и утешенные в какой-то степени, иначе не было бы этого потока. По-прежнему Великий образ Сергия тихим светом сияет скорбящим и нуждающимся в помощи и в поддержке.
Но не только страждущие идут на тихий свет Сергия. Выйдя из храма, Л. сказала, что к нему подходит свадебная группа… Значит, находятся молодые брачующиеся пары, которые приходят к Сергию за благословением.
Среди посетителей лавры Л. видела группу иностранных туристов и прочих любителей достопримечательностей. За оградою стояли автобусы Интуриста и много легковых машин.
Впоследствии, когда я спросил Л., что запечатлелось в её памяти, кроме архитектуры и прочих шедевров русского зодчества и иконописи, она ответила, что запомнился ей сравнительно молодой, с лицом интеллигента, человек в монашеском одеянии из дорогого сукна, облегающего его складную фигуру изящными складками. В одной руке он держал новенький кожаный портфель-дипломат. Талию охватывал пояс с серебряными украшениями. В поступи его чувствовалась властная уверенность, и от всей его фигуры и гладко выбритого лица веяло холёностью. Какая-то молодая женщина подошла к нему и, видимо, попросила его благословения, но он отказал ей и продолжал путь.
В описании монаха, которое делала Л., мне почудился образ нынешней Сергиевой лавры во всей совокупности: она современна, цивилизованна, благоустроена, блестит златоглавыми куполами, и потоками несутся по её дорогам куда-то спешащие автомобили, отравляя атмосферу когда-то заповеданного урочища, по которому шесть веков назад в заплатанной старой рясе, с топором в руках, в сопровождении медведя ходил Сергий.
Моё путешествие на запад
Макуло-дистрофия глаз, несмотря на мою борьбу с ней (посредством токов психической энергии), к лету 1986 года привела меня к полной слепоте. К этой болезни ещё присоединилась катаракта обоих глаз. Чувствовалась неумолимая рука кармы. Но оставалась ещё надежда на Институт микрохирургии глаза Фёдорова. Туда трудно попасть, требовалось направление из Минздрава, получив которое ещё надо было выжидать долгую очередь – иногда по три-четыре года.
Семь лет тому назад, благодаря стараниям друзей Н.К.Рериха, я всё же попал в этот институт и получил там неутешительный ответ: макуло-дистрофия неизлечима. И мне всё же предложили через четыре месяца снова посетить институт и выдали на руки амбулаторную карту, дающую право на это посещение. Но обстоятельства сложились так, что через четыре месяца я не мог снова уехать из Казахстана в Москву.
Теперь, спустя семь лет, я решил во что бы то ни стало посетить институт и удалить катаракту. Я надеялся, что мои систематические посылки психической энергии справились с макуло-дистрофией.
В середине лета меня вызвали к междугородному телефону. Звонили калининградские друзья. Они предлагали мне средства для поездки в Москву и предусмотрительно указали адрес, у кого остановиться в Москве, а после того, как я закончу лечение, просили непременно приехать к ним, в Калининград. Я согласился.
Деньги на поездку вскоре были получены и железнодорожные билеты приобретены. Мы дали телеграмму в указанный нам адрес с просьбой нас встретить. Но в день отъезда за полчаса до того, как нам предстояло выходить из дома, принесли телеграмму. В ней сообщалось, что наша телеграмма не доставлена адресату, так как дом и квартира закрыты. Такое известие сильно испортило наше настроение: возникал вопрос, где остановиться в Москве? Но откладывать было нельзя, и мы поехали. Мы, то есть я и Л. (мой секретарь и помощница). Трое с половиной суток, обычно требующиеся, чтобы покрыть расстояние до Москвы, прошли без особых приключений, но всю дорогу нас беспокоила мысль, где остановиться в Москве.
Наш поезд обычно приходил с большим опозданием, и пассажиры попадали в Москву около полуночи. Звонить по телефону в такое время или нагрянуть к кому-либо казалось нам очень нежелательным.
Но на этот раз поезд прибыл на Казанский вокзал немного раньше, в одиннадцать часов вечера. Л. проявила чудеса расторопности при выгрузке нашего обременительного багажа и вывела меня за руку на перрон. И о чудо? К нам подошли две дамы, и одна из них поздравила нас с приездом, пояснив при этом, что нашу телеграмму она получила и будет рада отвести в свою квартиру, как это было предусмотрено раньше. Какие тягота и забота свалились с наших плеч!
Будучи лишённым зрения, я не мог иметь какого-либо представления о квартире (в которой мы прожили 17 дней). По описаниям, данным мне Л., – это была богатая квартира с коврами и обилием книг. В шкафах и на полках лежали полные собрания сочинений классиков и книги многих иностранных авторов. Сама хозяйка являла образец весьма интеллектуальной, начитанной, с ясным мышлением женщины. На другой день она уехала на дачу, оставив нас хозяйничать целую неделю. Как выяснилось впоследствии, встречать нас должны были трое, в том числе экстрасенс И.Л.Мансуров, врач, работающий в одном из учреждений Минздрава, но что-то помешало ему приехать.
Вторая же дама оказалась хозяйкой резервной квартиры, если бы что-то помешало нам поселиться у первой. Заботы далёких калининградских друзей, которых мы в это время даже не знали – простиралась так далеко, что они оповестили о нашем приезде некоторых московских экстрасенсов. На второй день нашего пребывания в Москве они один за другим появлялись у нас.
Второго августа поздно вечером нас посетил Мансуров и дал первый сеанс лечения. Как он проводил его, я могу описать только со слов Л., а я сам могу судить о нём только по ощущениям. Мансуров встал передо мною и протянул руки по направлению к моей голове. С протянутыми руками он то приближался, то
