Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов

вопросам, которые в докладе поставлены. В условиях глобализирующегося мира универсальная цивилизация в том смысле, в котором Вадим Михайлович употребляет это понятие, станет, в конечном счете, реальностью. Сомнений на сей счет у меня нет. Что касается универсальной культуры, то о ней в обозримом будущем говорить, по-моему, не приходится. При этом среди всех существующих незападных культур русская культура ближе всех к европейской, к которой и будет тяготеть. Во всяком случае полученные нами в ходе исследований эмпирические данные свидетельствуют именно об этом. В то, что Россия станет очагом какой-то новой альтернативной культуры, я не верю.

К сожалению, по ходу дискуссии я постоянно ловила себя на том, что не понимаю, о какой культуре мы рассуждаем. О той, которая имеется в виду в обсуждаемом докладе, т. е. об определенной философской традиции? О культуре интеллектуального слоя в широком смысле слова? О культуре властных элит? О культуре народа? Бессмысленно говорить обо всех них вместе, это совершенно разные вещи. Я же говорю в данном случае о культуре как о совокупности смыслов, норм, ценностей, определяющих некие поведенческие паттерны и доминирующих в обществе в целом. И в ней, повторяю, отчетливо просматривается европейский вектор.

Вместе с тем Вадим Михайлович прав, как мне кажется, в том, что не укладывается русская культура в русло целесообразности и рациональности. В ней наличествует не сводимое ни к чему рациональному нечто, которое может интерпретироваться как соборность, духовность, общее благо, потребность в чувстве некоей общности, причем общности развивающейся. Это, собственно, и внушает мне оптимизм, потому что если бы девизом нашей культуры было «жить как всегда и как все», то на развитии страны можно было бы поставить крест. Но россиянам нужна большая цель, и именно это в моих глазах может служить основанием для оптимистических прогнозов. Общее благо в нашей культуре — это не просто застывшее единство, это единство в движении к общей цели. Потребность в целеполагании — очень важный момент, и очень хорошо, что Вадим Михайлович обратил на него внимание.

Наше обсуждение началось сегодня с вопроса докладчику о том, к какой культуре он сам принадлежит. Конечно, доклад написан западником. Но западником, выросшим в русской культуре. Поэтому он, с одной стороны, апеллирует к логике, а с другой — понимает, что в рамках русской культуры к логике апеллировать бесполезно, тут можно апеллировать к вере, к ценностям, но не к логике. Поэтому мы не обнаруживаем в докладе позитивистского подхода, которого здесь не может и не должно быть: он не вписывается в российскую систему культурных координат. Но видно, повторяю, и то, что текст написан западником, и такое столкновение двух культур в одном человеке для нас очень характерно.

А это, в свою очередь, означает, что прежде чем говорить о диалоге с Западом, надо разобраться с собой. Ведь мы, как правило, на самом деле все еще ведем диалог не с реальным Западом, мы ведем диалог с Западом в себе. Отсюда и наши внутренние конфликты. При этом реальный Запад уже очень далеко ушел от того, в веберовском понимании, идеального типа Запада, который мы используем для сравнения с Россией в своих дискуссиях.

Игорь Клямкин: Насчет диалога с внутренним Западом — интересное, на мой взгляд, замечание…

Наталья Тихонова:

И текст Вадима Михайловича в данном отношении показателен. Впрочем, сам он, не исключаю, со мной и не согласится.

Очень важная, по-моему, вещь подмечена в докладе относительно советской истории, помогающая лучше понять и сегодняшний день. Конечно, советский период никакого отношения не имеет к западной культуре, если считать марксизм проявлением западной культуры. То, что у нас было, — это не реализация марксистского проекта, а материализация некоей крестьянской мечты и одновременно усвоение неких стандартов западной цивилизации, ее индустриальной стадии. Но — отнюдь не западной культуры. Мне, как и Вадиму Михайловичу, представляется методологически продуктивным различать цивилизацию и культуру. Это, как я уже говорила, открывает хорошие возможности для понимания и советской истории, и нынешнего положения вещей.

Что происходило в нашей советской истории? Изгнали церковь, оставив идею соборности, народной общности, оставив идею общего блага, т. е. сохранив некие прежние смыслы как основу культуры. Варварство, тоталитаризм и все прочее — это все нормально монтируется с этими идеями и смыслами в нашей общинной в своей сути культуре. Стенка на стенку — без этого праздник не праздник. Ценность человеческой жизни нулевая. И потому то, что мы обычно объявляем ошибками и преступлениями советского этапа, — для населения вовсе не ошибки и не преступления. Оно помнит, что в то время на место религии и веры в Царство Божье подставили идеологию, фактически воспроизводящую те же самые ценности — Царство Божье, именовавшееся, вслед за Марксом, коммунизмом, но с коммунизмом в понимании Маркса имевшим очень мало общего. Однако такое несоответствие мало кого волновало, так как с русской культурой нечто общее у этого мировосприятия было.

Так что советский период все еще значим для народа, и охаивать его сейчас бесполезно. К тому же если вдруг народ у нас действительно поверит, что все, что было в советское время, — это очень плохо, то он вообще останется без ничего в смысле идеологии и веры в какие-то идеалы. Предлагаемые церковью смыслы им не принимаются — у нас господствует суеверие, а не вера. Псевдокоммунистическую идеологию из обращения изъяли, но никакой альтернативы ей, кроме Золотого Тельца, не предложили. Системы новых смыслов и ценностей нет, а то, что кажется порой новым, таковым не является.

Скажем, свобода — она ведь всегда была ценностью для нашего народа, только понималась при этом не так, как в западной культуре, не в контексте демократии, а как вольность. И такое ее восприятие сохраняется до сих пор. Правда, в последние годы у нас стало распространяться и западное понимание свободы, что, в частности, и позволяет мне говорить об общем европейском векторе развития российской культуры. Но такое понимание распространяется пока очень медленно.

Говоря о специфике этой культуры, я не думаю, что специфику эту правомерно сводить к «русской идее». В нашей обыденной жизни всегда очень четко различается, кто есть «наш человек», и кто — «не наш человек». Вот по этой линии — «наш» и «не наш» — и проходит культурное размежевание. Предполагается, что с «нашим» вы одинаково понимаете, что такое хорошо и что плохо. Что вы с ним более или менее одинаковым правилам следуете в своем поведении, и можете представить, на что можно рассчитывать, имея с ним дело. Но само наличие этой линии характеризует и культуру в целом. Такая культура, помимо идеи, включает в себя смыслы, нормы, ценности. То, о чем я уже говорила.

В докладе много внимания уделяется морали и праву. Но мораль, когда из-под нее вынута идеология, в условиях существования культуры нашего типа теряет всякий смысл. Неважно, откуда эта мораль произрастает: из религиозного сознания и проистекающей из него идеологии, из идеологии коммунистической или какой-то другой. Важно, чтобы было само такое основание, лежащее в основе морали. Если же оно исчезает, то исчезает и мораль. Если нет представления о некоем высшем благе, за всем сущим стоящем, то «хорошо» и «плохо» обессмысливается, и наступает всеобщий этический релятивизм. Это неизбежно, и именно это мы сейчас и наблюдаем.

И право тоже летит в тартарары, если нет главного, о чем в докладе очень хорошо, на мой взгляд, говорится, — если нет гражданского общества. А его и не может быть, когда население живет само по себе и не хочет ничего общего иметь с властью. Это два параллельных мира. Власть у нас — отрицаемая ценность. И какое же может быть гражданское общество или представительство своих интересов во власти, если она — в любой ее форме — отрицаемая ценность? Гражданское общество в России было, есть и будет имитацией даже в тех его элементах, которые возникают, потому что для его успешного становления надо, чтобы совершился некий идеологический переворот. А у нас, наоборот, сегодня все интеллектуалы считают, что уход от идеологии — чуть ли не априорное благо.

Игорь Клямкин: Насколько помню, на первом семинаре вы тоже выступали в этом же духе…

Наталья Тихонова:

Я выступала против смешивания идеологического подхода с научным анализом реальности. Это разные задачи, и их надо различать.