В этот момент Ник испытал удивившее его самого желание обнять, укачать ее в объятиях, утешить. А ведь его трудно было растрогать, и такое случалось с ним крайне редко.
Но Хоуп не нуждалась в том, чтобы ее укачивали или утешали. Эта серьезная школьница, получавшая только высшие оценки «А», должна была добиться успеха.
Взглянув на часы, Хоуп встревожилась и будто погасла. Нику показалось, что она уже жалеет о своей откровенности.
– Мне пора идти. Лекция о правильном питании начинается через десять минут.
– Ладно. Приходи сюда когда захочешь.
И она продолжала приходить каждый день в течение трех недель. Они разговаривали на сеновале, а однажды она нашла его чистящим кобылу.
– Я принесла яблоко для лошадей, – сказала Хоуп, – то есть для одной из них.
– Ты хочешь отдать лошади свое яблоко?
– Что-то сегодня мне есть не хотелось.
Ник внимательно посмотрел на Хоуп:
– Но ты ешь хоть что-нибудь?
– Да!
– О’кей, почему бы тебе не дать яблоко прямо сейчас?
– Дай его сам. Так будет лучше.
– Ты боишься? – удивился Ник. – Тебя когда-нибудь сбрасывала лошадь?
– Нет. Я вообще никогда не ездила на лошади. Но одна из подруг моей матери… С ней не случилось ничего страшного, но с тех пор моя мама никогда больше не садилась на лошадь, и она не хочет, чтобы я училась верховой езде.
– А ты сама хотела бы?
Хоуп пожала плечами. Ей никогда не приходило в голову, что и она могла бы ездить верхом. Она не раз любовалась Ником – его езда была похожа на танец. Человек и лошадь словно парили в воздухе, совершая прыжки неимоверной красоты.
– Это означает «да»? – спросил Ник. – Если так, я научу тебя.
– Но это невозможно. Моя мать никогда не дала бы письменного согласия, а без него у тебя будут неприятности.
Улыбка Ника была неотразимой.
– Мне и раньше случалось попадать в переплет.
– О нет, лучше не надо.
– Мама была бы очень недовольна. Она бы огорчилась, если бы я это сделала. И все же благодарю тебя.
Он снова улыбнулся:
– Пусть будет по-твоему.
За эти недели Ник многое узнал о семье Хоуп – о ее брате Чейзе, который был приблизительно его возраста, которым она безмерно восхищалась, и о Френсис.
– О, Френсис неподражаема, – восторженно говорила Хоуп. – Она замечательная – очень красивая, умная, веселая, любит шутить. В комнате становится светлее, когда входит моя мать.
Ник не сказал этого вслух – сейчас Хоуп ни за что не поверила бы ему.
– Значит, мать решила отправить тебя в лагерь?
– Да.
– Не предупредив о программе «Победа»?
– По правде сказать, нет.
– Но она поступила правильно. А как насчет твоей семьи, Ник?
Ник глубоко втянул сигаретный дым.
– У меня нет семьи.
– Нет семьи?
Ник медленно выдохнул.
Он ей не скажет, никогда не скажет.
– Да, в сущности, нечего рассказывать. Право, нечего. – Он снова затянулся. – Лучше расскажи о своем отце.
– О Викторе? Собственно, он мне не отец.
– А кто?
– Не знаю и никогда не знала толком. Моя мать и Виктор поженились задолго до моего рождения.
