краску и прикладывали к ткани для ее разрисовки. Плащи и мантии из сети тонкого плетения, украшенные красными перьями, были одеждой всех полинезийских вождей. Позднее в узоры стали вплетать желтые перья, а так как последние реже встречались на Гавайях, то желтый цвет стал цветом гавайских вождей. Сложные узоры из золотых треугольников, полумесяцев и кружков на ярко-красном фоне царских одежд являются образцами высокого искусства в сочетании красок. Гавайские шлемы с гребнем посередине, похожие на древнегреческие, также украшались перьями и являются уникальными как по рисунку отделки, так и по технике выполнения. Перья венчали и плетеные головы с перламутровыми глазами и ртами со вставленными собачьими зубами, которые характерны для скульптур, изображавших богов войны.
Наследственные вожди, правившие отдельными областями, приобретали все большую власть. Они владели землей и через покоренных вождей собирали дань с населения в определенные периоды времени, в основном на празднестве Макахики, происходившем после сбора основного урожая в ноябре. В отдельных знатных семьях братья, преисполненные высокомерным чванством, женились на своих сестрах, считая, что нет другой достаточно высокопоставленной семьи, достойной дать им супругу. Этот обычай нигде в Полинезии больше не встречался. К отпрыскам таких браков относились с глубочайшим уважением. Гавайцы установили огромное количество различных табу. Опасаясь, что боги не уследят за их нарушением и своевременно не накажут виновных, вожди возлагали эти функции на специальных должностных лиц.
После того как могущественный вождь приобретал власть над целым островом, его население начинало группироваться семьями по округам, а не по племенам. Мужчины сами готовили себе пищу, людям различных полов не разрешалось разделять трапезу. Святость этого табу была впервые нарушена не известными нам белыми мужчинами с первых же дней посещения островов иностранными судами. Белые, живя с гавайскими женщинами, не только сами не соблюдали табу, но и, вероятно, открыто насмехались над ним. Табу было окончательно отменено вдовствующей королевой Каахуману, которая публично разделяла трапезу со своим сыном. Так Каахуману добилась на Гавайях равноправия полов за столетие до начала суфражистского движения в Англии.
Служение богам, завезенным с Таити, совершалось на площадках, окруженных каменными стенами, которые получили название «хеиау» вместо таитянского «марае». Характерной чертой местной архитектуры была трехэтажная башня, с которой верховный вождь возвещал волю богов. Храмы украшались большими деревянными и каменными изображениями главных и второстепенных богов и мелких местных божков. Храмовые ритуалы отличались пышностью и сложностью, а ритуальные песнопения — богатой поэтической фантазией. Гавайцы были любителями как светских, так и обрядовых «хула» (плясок), и Лака, божество плясок, получало богатые жертвоприношения. Человеческие жертвы приносились только богу войны Ку, однако человеческое мясо не съедалось жрецами.
Сильные и энергичные гавайцы создали свою культуру, основанную на культурных достижениях Центральной Полинезии. Они прекрасно приспособились к среде и одинаково умело пользовались землей и морем. Свиньи, собаки и домашняя птица служили пищей богатым гавайцам, рыба же составляла основное питание народа. Земля доставляла батат и таро в качестве добавления к рыбе, а также сырье для лодок, сетей и лесок; границы округов проходили не только по водоразделам суши, но и по морю; ибо суша и море дополняли друг друга, поставляя все необходимое для существования человека.
Появились легенды и предания о холмах и долинах Гавайи. Потребность в дальних морских странствиях отпала; интересы населения ограничились прибрежными водами. Ладьи для дальних плаваний уже не выплывали больше из пролива Ке-Ала-и-Кахики, чтобы направить курс к экватору. Долгие морские странствия северных скитальцев прекратились. Гавайи стали обжитым домом.
Глава XIX. ЮЖНЫЙ УГОЛ ТРЕУГОЛЬНИКА
Моя мать была чистокровной маорийкой из племени нгатимутунга в Северном Таранаки на Новой Зеландии. У нее было необычайное имя — Нга-ронго-ки-туа (то есть «Вести, которые уходят в далекие края»). Дорожа ее памятью, я надеюсь, что те вести, которые я собрал в далеких краях, делают меня достойным чести быть ее сыном. Мать моя была первым ребенком в старшей линии племенной группы нга-ти-уруту; от нее я научился гордиться своей расой. Единственного брата матери назвали Те Ранги Хироа в честь предка, жившего двумя веками раньше. Мне сообщили, что Хироа представляет собой сокращенную форму от Ихи-Роа, что означает «Небеса, пронизанные длинными лучами солнца». Мой дядя тяжело» заболел во время посещения одной отдаленной деревни, но все же приказал тронуться в обратный путь, желая умереть дома. К несчастью, он скончался по дороге, и в память этого печального события мне дали первое имя Те Мате Рори (смерть в дороге). Я испытал большое облегчение, когда, достигнув совершеннолетия (13 лет), получил новое имя взрослого Те Ранги Хироа. Так была соблюдена классическая традиция воздаяния почести покойному дяде.
Отец мой принадлежал к семье, происходившей из Северной Ирландии и жившей в Армаге (Armagh). Я двуязычен, ношу два имени, в моих жилах текут две крови, но я никогда не согласился бы полностью заменить одну из них другой. Привожу здесь эти краткие биографические сведения для того, чтобы показать, как с самого рождения я получил такую основу для изучения образа жизни и обычаев полинезийцев, какую мне не дал бы ни один университет. Кровь моей матери помогает мне понять культуру моих предков, а язык отца дает возможность передать ее словами, доступными для людей другой расы, хотя мой перевод, далеко не безупречен.
Моя бабушка со стороны матери была замечательной женщиной. Бабушка прожила долгую жизнь, и на ее лице собралось больше морщин, чем на любом другом, которое я когда-либо видел. На ее веку умерло много членов нашего племени, и всех их она оплакивала. В отарину был обычай во время причитаний по умершим родичам надрезать кожу кусочком обсидиана; слезы, смешавшиеся с кровью, должны были подчеркнуть тяжесть скорби. Иногда в порезы втирали древесный уголь, оставлявший неизгладимые следы. Грудь моей бабушки вся была покрыта этими знаками скорби, а в честь самых дорогих и близких покойников она делала надрезы на щеках. В детстве я особенно гордился ее татуировкой. Кроме обычного узора на губах, искусно сделанный рисунок покрывал также ее подбородок, на каждой ноздре красовалась мастерски выполненная двойная спираль, а от внутренних углов глаз расходились дугой на лоб короткие, изогнутые линии. Когда дома меня наказывали за какую-нибудь провинность, я убегал в маорийскую деревню и прятался у бабушки. Она рассказывала мне о событиях, происходивших в пору ее молодости; от бабушки и от матери я узнал историю нашего, племени.
После смерти матери я поступил в колледж Те Ауте[72], но каникулы мне все же иногда удавалось проводить среди своих соплеменников. Несмотря на протесты всех своих родственников, живших в домах из пиленого леса, я спал рядом с бабушкой на; земляном полу ее туземной хижины, стены которой были сделаны из древовидного папоротника. Бабушка выращивала около хижины табак, и по вечерам, покуривая трубку перед огнем, рассказывала своему внуку, воспитаннику колледжа, всевозможные истории, которые он слушал с большим наслаждением. Свидетельница многих давно минувших событий, она как бы принадлежала к другому веку. Расставаясь со мной, она каждый раз плакала все более горько, и мы оба сознавали, что конец нашей дружбы близок. Вскоре она ушла из этого мира в полинезийскую страну духов, чтобы встретиться там со своей дочерью. Ради них мне хотелось бы, чтобы наши мифы об этой стране были правдой. Бабушку звали Капуа-коре, что значит «Безоблачная», Это
